Как это видел я (СИ)

Ты хотел бы не слышать, что она говорит. Но не мог. Не мог не слышать. Не мог не услышать и осторожных шагов в коридоре. Кроме тебя, похоже, никто и не заметил появившихся за стеклянными стенами теней.

***

- Мразь! Мразь!!! Сволочь!

Иван ворвался в кабинет и бросился к начальнице. На секунду – сумасшедшая! – ей показалось, что всё в порядке, он просто огорошен очередным открытием по делу и несётся к ней – показать, посоветоваться, удивить.

- Ненавижу вас! Ненавижу!!!

Ночь вывела нервы на предел. На мгновенье Рогозина испугалась, решив, что это галлюцинация. Иван тянул к ней скрюченные пальцы, озверелый, с тёмными жуткими зрачками. Она не успела среагировать, его оттащили, скрутили, стянули со стола. Она моргнула, глотая воздух. Увидела расплывчатые чужие спины над Тихоновым, бесчувственного Андрея, осевшего у стола Круглова.

Руки сами сделали, что было нужно, не дожидаясь её приказа. По брючине побежали липкие холодные капли. На неё оглянулись – но стакан уже стоял на столе, плечи послушно вздрагивали, а голова работала, работала, работала… Думай, думай, что ты можешь сделать!

- Ну так кто это?

- Я посадила его… Несколько лет назад, - отрешённо произнесла она. Собственные слова эхом отдавались в ушах. – Воришка. Талантливый бессовестный воришка…

Ей хотелось верить, что Иван и вправду отключился. А если он слышит её, то понимает, что она лжёт. Только лжёт, хотя так оно и есть.

Страшно, страшно, тошно.

Как и всегда, когда на кону стояли жизни коллег, её сковало болезненное оцепенение. Она говорила сквозь него. Стараясь не смотреть ни на Холодова, ни на Круглова, ни на Ивана, она непроизвольно думала о них. Зачем они сунулись сюда. Андрей – ладно, ночная смена, пришёл на свою голову проверить, всё ли у ней в порядке. Круглов – с ним бывает, иногда он зачем-то приезжает в Службу ночами. Иван – совершенная загадка. Он словно ухватил ситуацию в один миг, понял, что она пытается сделать, понял, как может ей помочь. Но его взгляд… Страшный, лютый взгляд… Ей и вправду показалось: галлюцинация. А она? Она сама? Для своих сотрудников в эту ночь она тоже казалась галлюцинацией, наверное, ещё более страшной и нереальной. Она так давно не позволяла себе слабостей, что теперь, когда понадобилось разыграть истерику, ей казалось: слёз нет, только глухо натягивается, надрывается что-то внутри. Как всё это выглядит в их глазах? Что они думают?

И поняла: боятся. Даже Амелиной, огрубевшей, надолго ушедшей в себя после того дела о маньяке, едва не чурались. Что говорить о ней!.. О чём подумал Андрей, что, увидев плачущую начальницу, бросился в кабинет, – с его-то комплекцией, оперативным «опытом» и неумением обращаться с простейшим оружием! Он мухи в жизни не тронул… А Коля, вечный ворчливый консерватор, скептик и самый надёжный друг, всегда и всюду становившийся на её защиту? Что вообразил он, заметив, что она не справилась с собой?

Но Тихонов… Зачем она начала рассказывать о нём? Зачем вытащила на свет то, что они давно похоронили, о чём ему старались не напоминать, что он и сам всей душой пытался забыть? С тем же успехом она могла пришить ему любое дело, выдумать причину, почему среди ночи он оказался в ФЭС… Тихонов, дурная бесценная голова, ты помог мне, но что нам делать теперь? Что ты теперь подумаешь обо мне? Неужели не поймёшь? Не поймёшь, как я испугалась…

Против воли полковник поймала своё отражение в стекле. Но вместо того, чтобы ужаснуться, осеклась: за стеной стояли тени в форме.

Кто из ребят успел вызвать ОМОН? Кто в очередной раз стал её спасителем, вытащив из каши, которую она сама заварила?

- Мы можем использовать факсимиле, но…

- Что?

Они говорили ей что-то; она пропустила. Нельзя, нельзя… Держаться становилось слишком трудно.

- В нашем распоряжении полчаса. Галина Николаевна, подпишите эти бумаги.

- Что это?

- Какая разница? Подпишите. У нас есть полчаса. И они могут стать не самыми приятными в вашей жизни. Подпишите.

Она заметила, как зашевелился, приходя в себя, Круглов. Забывшись, полковник привстала. Кто-то положил руки на плечи, настойчиво веля остаться в кресле.

- Не нужно насилия. Можно по-другому. Галина Николаевна…

Теперь ствол угрожал не ей; он смотрел на Тихонова.

- Подпишите. Для вас это уже безразлично.

- Что это?

- Вы упрямы. Глупо. Их трое.

Это резинострельный пистолет, сказала она себе, услышав выстрел. Я поняла это по звуку. Болевые ощущения, остановка противника, но не летальный исход.

- Следующая будет в него, - поведя стволом в сторону майора. – В вас уже незачем.

- Хорошо, - произнесла дрожащим голосом, дрожащими пальцами подхватить бумаги. Расписаться? Пожалуйста. Почему медлят фигуры за стеной? Ванька, Ванька, зачем ты опять подставился?..

Рогозина слышала, как он застонал в углу. Ей показалось: ещё чуть-чуть, и изображать рыдания уже не придётся.

Фигуры за стеной наконец пришли в движение.