Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии

А еще была проблема запасов. Случаются ведь неурожайные годы. Не только в агарном обществе, но и в мире собирателей, когда полезные растения сгнивают от непрерывных дождей, либо приходят вдруг ненадолго холода. Пусть даже подобные бедствия случаются не раз в пять лет и не раз в десять, а раз в тридцать. Для столь идеализируемого Харари примитивного мира это ведь означает гибель всего сообщества. Стопроцентную. И вновь возродиться на этой территории жизнь сможет лишь тогда, когда туда забредут племена со стороны.

Цивилизации смогли организовать производство продукции, которую можно хранить. Охотники и собиратели жили в соответствии с природой и умирали, как только она на них «гневалась». Переход к цивилизации в изложении Харари выглядит, если не как грехопадение, то как глупость… Как коварный обман со стороны пшеницы, «убедившей» дурачков себя выращивать: «Пшеница добилась своего, обманув беднягу сапиенса» [Там же: 103]. Но вот ведь странность: «дурачки» все как один в разных частях света поддавались обману со стороны пшеницы, риса, овец и коров, обеспечивающих минимальную стабильность жизни, но нигде не уцелели «умные» охотники и собиратели, которые, как птички небесные не думали о завтрашнем дне.

Впрочем, Харари, конечно, понимает, что запасы пищи при цивилизации возросли. Но полагает, будто это вело лишь к размножению человечества за счет мук, претерпеваемых бедными домашними животными. Харари столь гневно обличает людей, мучающих зверюшек, что вновь возникает мысль: а может, это всего лишь троллинг?

Куры-несушки, дойные коровы и тягловый скот, как правило, получают отсрочку и могут прожить много лет, но какой ценой? Рабство, жесточайший режим эксплуатации, образ жизни, совершенно чуждый потребностям и желаниям живого существа. Уж наверное, быки предпочли бы свободно бродить в прерии вместе с другими быками и коровами, чем таскать груженые телеги и плуги, повинуясь кнуту возомнившей о себе обезьяны [Там же: 119].

Нет сомнения, что в вегетарианских кругах этот пассаж вызовет овации, но трудно понять, почему другие читатели относятся к книге Харари как к научно-популярному труду. Или огромные продажи по всему миру получены только за счет вегетарианцев, которых становится все больше?

Легкость в мыслях необыкновенная

Поскольку Харари излагает всю историю человечества, то в книге есть ряд странных моментов, характеризующих иные эпохи, хотя, честно говоря, таких «шедевров», как про охотников и собирателей больше нет. Про экономический взлет Запада он пишет очень просто:

А потом грянула научная революция, и появилась идея прогресса. Суть идеи в следующем: если признать свое невежество и вложить средства в исследования, дела пойдут на лад [Там же: 378].

В общем, все ясно. Никаких особых загадок в этой истории для Харари нет. И нет, соответственно, смысла обращаться к дискуссиям о причинах научной революции, над которыми давно бьются ученые.

А вот еще одно весьма своеобразное размышление. На этот раз об экономической науке. «Каждый финансовый кризис или лопнувший биржевой пузырь вынуждают пересмотреть всю науку целиком» [Там же: 310]. Сильно сказано. Но если бы Харари попытался сравнить учебники экономики за много лет, то быстро убедился бы, что, как и в любой другой науке, здесь идут обновления (в том числе в связи с кризисами), но, конечно, ни о каком пересмотре всего свода знаний речь не идет.

Как сказал бы на этот счет Хлестаков, «легкость в мыслях необыкновенная». Как раз то, что надо для изложения всей истории человечества в одной книжке. Впрочем, Харари, конечно, не предлагает человечеству вернуться в «золотой век», отказавшись от прогресса. Его идея, насколько можно понять, состоит в другом. По большому счету автор «Краткой истории» разоблачает современный либеральный мир, показывая, что он не является единственно разумным и правильным. То, что миллионам наших современников представляется успешным и выдержавшим испытание историей, Харари запросто готов принизить.