Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии

В-третьих, довольно трудно убедить нынешнего обывателя в том, что капиталист, производящий машины, выпекающий хлеб или строящий дома, является лишь паразитом, заслуживающим уничтожения. Коммунистический опыт нашей страны, докатившейся после отказа от капитализма до колбасных электричек и талонов на мыло, бесследно для человечества не прошел. Но убедить разгневанных должников в том, что паразитами являются финансисты, не так уж трудно.

В-четвертых, эта теория вполне может апеллировать к чувству справедливости, поскольку сегодня есть много примеров списания долгов: начиная с крупных компаний, «слишком больших, чтобы рухнуть», и заканчивая малыми странами, слишком бедными, чтобы расплачиваться с МВФ. А если так, то, значит, государство может списать долги всем: пусть возьмет на себя издержки.

В-пятых, идея освобождения от финансового долга хорошо корреспондирует с идеей освобождения человека от экзистенциального долга. Ведь нам все время твердят, что мы кому-то должны: своей стране, своим родителям, своим детям, своим учителям… Сам факт нашего появления на свет порождает долг. И неприятие жизни под дамокловым мечом моральных обязательств усиливает неприятие жизни под давлением обязательств финансовых.

На самом деле, конечно, современная экономика не может нормально работать без финансового сектора. Квалифицированные экономисты это прекрасно понимают. Но Гребер так развенчивал экономистов в своей книге, что ее читатель вряд ли задумается о конкретных проблемах организации производственного процесса. А для тех, кто все же задумается, у автора есть убийственный аргумент. Если мы будем и дальше стремиться увеличивать мировое производство товаров и услуг на 5% в год, то вполне возможно уничтожим вообще всё [Там же: 389]. Что имеет в виду Гребер, остается неясно. По-видимому, нарастающие экологические проблемы. Конкретного анализа «уничтожения всего» он нам не дает. Но тот, кто этот аргумент воспримет, получает сильный моральный козырь против финансистов: производство – это не добро, а зло. Не способ накормить голодных, а способ уничтожить наш мир.

Да здравствует бедность!

Завершает же книгу Дэвид Гребер потрясающим абзацем, достойным полного цитирования.

Я хотел бы закончить добрыми словами в адрес неусердных бедняков. Они хотя бы никому не причиняют вреда. Проводя свободное от работы время с друзьями и семьей, радуясь жизни и заботясь о тех, кого они любят, они, возможно, меняют мир к лучшему больше, чем мы замечаем. Быть может, нам следовало бы думать о них как о провозвестниках нового экономического порядка, которому не будет присуща нынешняя страсть к самоуничтожению [Там же: 390].

Вот он идеал достойной жизни! Его даже мне хочется поддержать, поскольку заботиться о близких гораздо лучше, чем производить миллионы автомобилей для того, чтобы потребители могли регулярно менять себе машину, влезая в долги и впрягаясь в бредовую работу ради денег. Проблема теории Гребера лишь в том, что она, как всякая утопия, предлагает человечеству достойный образ жизни «из головы», не сопрягая это с тем, к чему реально стремятся грешные и слабовольные люди. Стремятся же они, увы, к максимизации потребления, а не к заботе о близких. Этого пессимистического вывода, конечно, читатель Гребера никогда не признает, поскольку кому из нас хочется думать о себе так плохо? Марксистская утопия тоже ведь строилась на желании человека видеть себя идеальным членом будущего идеального общества. Но когда выяснилось, что социализм дает каждому необходимый минимум (хлеб, крупу, штаны, рубашку и комнату в коммуналке), но не обеспечивает «лишнего» (модной одежды, личного автомобиля, уютного дома, качественной бытовой техники), дети и внуки пламенных коммунистов отказались от честной бедности ради возврата к обществу массового потребления.

Нынешняя многомиллионная армия должников образовалась не потому, что людям не хватало необходимого, а как раз в погоне «за излишним»: за кредитами на просторное жилье, престижный автомобиль, хорошее образование. Вся эта армия радостно поддержит борьбу с финансовыми эксплуататорами, пока утопает в долгах, но затем снова начнет максимизировать потребление. История человечества дала нам лишь один по-настоящему массовый пример неусердных бедняков – средневековое монашество. Но оно ведь неотделимо от пламенной веры в то, что за лишения в граде земном ты получаешь блаженство в граде небесном. На вопрос, можно ли создать мир неусердных бедняков в обществе, утратившем, или по крайней мере серьезно трансформировавшем, веру в Бога, Гребер ответа не дает.