Народная армия, в свою очередь, потребовала трансформации нации-государства. Ведь «в нем не было представительных собраний с широкой базой избирателей, которые стали бы посредниками в решении стратегических вопросов, и была сравнительно неразвита свободная пресса, которая бы просвещала публику и формировала ее мнения» [Там же: 286]. В итоге образовалась демократия, или (в терминологии Боббитта) «государство-нация». Таким образом, мы видим, что возникновение современного мира, где государство получает легитимность не от бога, а от народа, было долгим и сложным процессом, непосредственно связанным с трансформацией армий, финансов и бюрократии.
А сейчас в мире, по Боббитту, происходит преобразование государства-нации в государство-рынок. Войны ХХ века показали, что для победы сегодня требуется не просто промышленно развитое, но творческое общество [Там же: 378]. В нем нужно не просто ставить под ружье миллионы безликих патриотов, но создавать больше возможностей для развития потенциала отдельного человека. «Государство-рынок является прежде всего механизмом расширения перспектив,
Глава 7
Революции и борьба
Как возникают революции
КАК ВОЗНИКАЮТ революции? Почему они вдруг в некоторых случаях прерывают спокойный ход модернизации? Можно ли их избежать и если да, то что надо для этого делать? Подобные вопросы интересуют сегодня многих не только из-за интереса к отечественной истории, но и потому, что хочется понять, насколько справедливы популярные рассуждения об опасности «Майдана» в сегодняшней России. Если отойти от досужих размышлений и обратиться к научной литературе на эту тему, то следует прочитать классическую работу ученицы Баррингтона Мура Теды Скочпол «Государства и социальные революции. Сравнительный анализ Франции, России и Китая» (М.: Издательство Института Гайдара, 2017).
В США книга появилась еще в конце 1970-х годов и с тех пор постоянно цитируется политологами, обстоятельно занимающимися революционной проблематикой. Возможно, это произошло потому, что Скочпол смогла перевернуть сложившиеся представления о механизмах социальных взрывов. Те представления, которые в нашем массовом сознании доминируют, как мне кажется, и по сей день.
Мы полагаем порой, что революции возникают, если народу живется плохо. И по мере того как ухудшается положение широких масс населения, вероятность открытого возмущения нарастает. С этим предположением связаны, в частности, соображения насчет опасности резкого снижения цен на нефть в современных условиях. Из этого же предположения исходила наша старая марксистская схема октябрьской революции, покоившаяся на теории абсолютного и относительного обнищания пролетариата из «Капитала».
На самом деле Россия перед революцией активно развивалась, экономика росла, создавались рабочие места, причем труд квалифицированных «пролетариев» не так уж плохо оплачивался. И все же старый режим рухнул. При этом истории известно множество восстаний, происходивших в давние времена, когда народу жилось и впрямь трудно. Однако восстания эти не приводили к падению режимов. Власть находила способы их подавить. А во многих случаях даже восстаний никаких не возникало в трудных житейских условиях. Скорее всего, потому, что страдальцы боялись царского гнева и разнообразных кар, которые принесет подавление.
Скочпол в своем анализе исходит из проблемы государства. Если оно по какой-то причине разваливается, то революция может быть успешной вне зависимости от того, действительно ли народные массы страшно бедствуют. Просто даже слабое давление на власть в такой ситуации встречает еще более слабое сопротивление. Это объясняет, в частности, способность царского правительства подавить первую русскую революцию и неспособность справиться со второй.
«Политические кризисы, дающие начало социальным революциям, – пишет Скочпол, – вообще не были эпифеноменальными отражениями социальной напряженности или классовых противоречий. Они, скорее, были прямым выражением противоречий в государственных структурах старых порядков. Конфликтующие политические группы, фигурировавшие в социально-революционных битвах, были не просто представителями социальных интересов и сил. Они, скорее, формировали группы интересов в рамках государственных структур и вели борьбу за придание тех или иных форм этим структурам» [Скочпол 2017: 71]. Скажем, во Франции конца XVIII века для того, чтобы запустить революционный процесс, погубивший Старый режим, не требовалось никаких классовых противоречий: «было вполне достаточно многоаспектных политических разногласий среди правящего класса» [Там же: 134].