Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии

Расширение и замена Вестфальской системы британским фритредерским империализмом <…> показывает, что формирование и экспансия капиталистического мира-экономики означает не столько замену, сколько продолжение другими, более действенными средствами имперской экспансии досовременной эпохи [Там же: 103].

Но вот вопрос: империализм – империализмом, но ведь именно в эту эпоху в западном мире становится все больше разнообразных свобод, как экономических, так и политических. Корректно ли называть фритредерство продолжением экспансии досовременной эпохи? Не пытается ли Арриги «подогнать» сложность развития общества под свой довольно левый взгляд на «долгий двадцатый век»?

В ХХ веке возник третий вариант «гегемонии исторического капитализма» – теперь основанный на американской системе свободного предпринимательства. Кажется, будто этот вариант похож на британский, но нет.

Точно так же как либеральная идеология британской гегемонии поставила стремление к получению богатства имущими подданными над абсолютными правами правителей, так и идеология американской гегемонии поставила благосостояние всех подданных («высокий стандарт массового потребления») над абсолютными правами собственности и абсолютными правами правления [Там же: 112].

После Второй мировой войны эта система привела к длительному международному миру. Арриги полагает, что в этой системе американской гегемонии более успешно, чем в системе британского фритредерского империализма, ограничивались «права и возможности суверенных государств выстраивать свои отношения с другими государствами и собственными подданными, как они считали нужным. Национальные правительства были гораздо менее свободны, чем прежде в преследовании своих целей методами военной и территориальной экспансии и (в меньшей, хотя все же значительной, степени) нарушении гражданских прав и прав человека» [Там же: 113].

Думается, предположение, будто права человека, скажем, во Франции или Германии, не нарушаются потому, что эти страны теряют суверенитет в системе американского гегемонизма, крайне сомнительно. Оно просто «притянуто за уши» к концепции «долгого двадцатого века», основанной на эволюции межгосударственных отношений. В Европе хватает внутренних объяснений позитивных метаморфоз, происходивших после ликвидации нацизма. Но то, что Америка давит порой на другие страны, требуя соблюдения прав человека и отказа от войн с соседями, сомнения не вызывает. Подобный «гегемонизм» во многом меняет мир.

Господство без гегемонии

Тем временем долгий двадцатый век кончился, поскольку наступил двадцать первый. Естественно, Арриги должен был на это как-то прореагировать и развить свою теорию. Неудивительно, что вышла книга «Адам Смит в Пекине. Что получил в наследство XXI век» (М.: Институт общественного проектирования, 2009). Поскольку во второй половине минувшего столетия произошло возрождение Восточной Азии [Арриги 2009: 11], можно ли ожидать очередной смены гегемона?

Современное положение США Арриги называет «господство без гегемонии» [Там же: 196–236]. То есть Америка пока еще извлекает выгоды из своего доминирующего положения, но уже перестает превращать хаос в стабильность, как должен делать «порядочный гегемон». Процветание американцев уже зависит не столько от них самих, сколько от тех стран, которые держат американские ценные бумаги. Это все, впрочем, вполне очевидно. Критика текущего положения США не требует сегодня больших аналитических навыков. А то, что Китай наступает Америке на пятки, можно узреть и без провидческих способностей. Но так и не ясно, впишется ли XXI век в теорию «долгого двадцатого века»? Появится ли в Азии гегемон, способный стимулировать возникновение новых правил международной игры ради преодоления хаоса? На эти вопросы наш автор не дает ответа. Его новая книга явно уступает старой, что не снижает, однако, в целом интерес к теории Джованни Арриги.

Государство как побочный продукт агрессии Война и мир Филипа Боббитта