В подобном мире, разумеется, не могло идти речи о революции, равносильной, по сути, богохульству. В этой связи часто цитируются слова Святого Павла: «Всякая душа, да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» [Там же: 30].
Традиционный мир может строиться по принципу рабовладельческого полиса, феодального государства, восточной деспотии или империи, объединяющей многие этносы. В любом случае это – традиционное общество, а всякие марксистские заморочки с так называемыми способами производства или общественными формациями, восходящими от первобытности к коммунизму, лишь затемняют суть.
В современном демократическом обществе, которое иногда называют государством всеобщего благосостояния, люди ведут себя иначе, чем в традиционном. Они могут верить в Бога, но полагают при этом, что мир нужно менять в лучшую сторону, отказываясь от старых традиций. Они задумываются об истоках бытия и пытаются сделать что-то такое, что наделит наше существование смыслом. Они не живут по правилам, заданным отцами и дедами, но стремятся добиться большего, выделиться из общей массы. На смену корпоративности приходит индивидуализм. Разрушаются рамки, ограничивающие инициативу, а законы государства защищают яркого индивида от возможной агрессии безликой толпы.
Понятно, что момент перехода от традиции к современности очень сложен и болезнен для многих. Какое-то время в обществе сосуществуют два мира, живущих по разным законам. И они не могут не конфликтовать. Человек из другого мира кажется толпе либо развращенным нарушителем устоявшихся норм («либерастом»), либо, напротив, тупым быдлом («ватником»), стоящим на пути прогресса. Если конфликт удается как-то урегулировать, то модернизация осуществляется мирно. Если же нет, то происходит революция. И путь к современному миру проходит через жесткую ломку старых институтов (правил игры), через кровь и жестокие расправы с теми, кому суждено было на данном этапе развития проиграть. «Если смотреть с такой точки зрения, – пишет Малиа, – подобный переход – обычно ускоряемый посредством насилия и освящаемый кровью мучеников – по самой своей природе возможен лишь однажды в истории каждого конкретного „старорежимного“ государства» [Там же: 309]. Проще говоря, нет ни буржуазных, ни социалистических революций, ни тем более революций рабов (был в «сталинской науке» такой антинаучный термин). Существует лишь одна жесткая ломка на пути от традиции к современности. Другое дело, что эта «ломка традиции» может проходить в несколько этапов на протяжении многих десятилетий, поскольку довольно трудно урегулировать весь комплекс социальных противоречий за раз.
Тем не менее иногда это все же возможно. В разных странах при разных обстоятельствах революции растягивались на разные сроки. Какие же обстоятельства должны сойтись воедино, чтобы режим рухнул? Малиа отмечает, что революция происходит тогда, когда «все или почти все значимые социальные группы нации выступают против монархии либо одновременно, либо в очень быстрой последовательности друг за другом» [Там же: 328]. Иными словами, если представители старого режима так «мастерски» управляют страной, что постепенно настраивают против себя абсолютно всех, то происходит революция. И не спасают ни пропаганда, ни харизма, ни «вся королевская конница, вся королевская рать». Если же против режима сплачивается лишь часть значимых групп интересов, то революцией это назвать нельзя и у правителей появляется шанс выжить, урегулировав тем или иным образом конфликты. Так было, скажем, во времена Жакерии, когда выступило крестьянство и с ним удалось расправиться. Так было во время Фронды, когда выступила аристократия и с ней удалось в конечном счете достичь компромисса.
В принципе «социологический подход» (как можно, наверное, его назвать) Мартина Малиа в этой части анализа похож на политологический подход Теды Скочпол. Хотя по большому счету революция – это важное явление, возникающее в процессе модернизации и зависящее от состояния доходов и умов широких масс населения, непосредственным толчком к революционному кризису является распад государства, то есть неуклюжая политика властей, умудряющихся своими действиями настроить против себя все серьезные силы общества и, таким образом, теряющих поддержку тех, кто в иной ситуации готов был бы их защитить.