Суть проблемы, волновавшей Гайдара, можно понять, когда почитаешь ряд книг, написанных людьми, изучающими преобразования со стороны. Очень часто даже среди крупных зарубежных ученых и российских академиков, глядящих на события из своего кабинета, можно встретить непонимание важной вещи, которую чувствует любой человек, находящийся в гуще событий в кризисный момент.
Ученый говорит: для достижения успеха надо было действовать так-то и так-то, принимать такие-то решения. Практик его спрашивает: а кто будет эти решения выполнять, почему народ будет им подчиняться, как институты обеспечивают нормальный ход жизни? Оппонент часто не понимает подобных вопросов. В его представлении выполнять государственные решения будут те же самые люди, которые выполняют всегда. И все обычные институты будут функционировать. Чиновники соберут налоги, полицейские наведут порядок, банкиры предоставят бизнесу кредит в соответствии с проводимой центральным банком политикой.
Однако в настоящей революции привычные механизмы перестают действовать. Власть лишь формально остается властью в этих условиях. Ее представители занимают высокие кабинеты в красивых столичных зданиях, но их распоряжений уже не слушают. И их решения остаются на бумаге. Это – главное, что нам следует понять, если мы хотим разобраться в проблеме революции. В период большой смуты все происходит не так, как в период обычной жизни.
Почему, собственно говоря, полиция должна наводить порядок? Зарплату ей часто в смутную эпоху не платят из-за пустой казны. Если платят, то обесценившимися из-за инфляции деньгами. В голове у простых полицейских царит хаос, поскольку они не знают, кто прав, кто виноват в революционном противостоянии. Порой они симпатизируют восставшим. А самое главное – они боятся, что если восставшие победят, то их сделают крайними и вздернут на фонарях как сатрапов и палачей.
Почему, собственно говоря, кто-то должен платить в казну налоги? Давайте, положа руку на сердце, признаем, что не такие уж мы сознательные граждане и если можем на налогах сэкономить, то часто пользуемся этой возможностью. Если чиновник сбор налогов не контролирует, полиция и суды за неуплату не наказывают, а инфляция обесценивает деньги, то мы либо вообще не будем платить, либо сделаем это как можно позже, чтоб заплатить государству уже обесценившимися деньгами.
Подобная логика касается практически всех сфер государственной деятельности. В революцию решения, принятые властью, не выполняются, и это усугубляет хаос, порожденный самим фактом кровавого народного восстания или даже сравнительно мирной смены правительства оппозицией, желающей править по-иному.
Гайдар в своей маленькой книге не подвергает анализу теории оппонентов, и это, наверное, можно считать недостатком работы «Смуты и институты». Но косвенным образом он высказывается о тех «теоретиках», которые плохо представляют, как устроена реальная жизнь. Говоря о последствиях вторжения американцев в Ирак (а оно было у всех на слуху в те годы, когда писалась книга), Гайдар фактически обрисовал проблемы революционной ситуации. «Те, кто принимал решения, не понимали, что после исчезновения с улиц полиции старого режима грабежи, перебои в энергоснабжении станут элементами ежедневной жизни, что многие привычные установления (например, низкие цены на бензин) можно поддерживать, лишь имея действующие пограничные и таможенные службы, что с их исчезновением дефицит нефтепродуктов, холод и голод станут острой проблемой» [Там же: 13]. Хотя формально Ирак страдал не от революции, а от вторжения извне, последствия были аналогичны – распад худо-бедно работавших ранее институтов, вызванный смутой и хаосом.
Здесь может возникнуть вопрос: какое отношение имеет гайдаровская реформа к трагическому опыту различных революций? Почему мы говорим о том, что Гайдар глядел на революционные процессы изнутри? Дело в том, что главное в революции – вовсе не выстрел «Авроры», не штурм Бастилии или Зимнего. Даже не казнь монарха. Как романтические, так и трагические моменты могут в революции быть или не быть. Но настоящим признаком всякой смуты является распад государственных институтов и хаос, им порожденный. По этому критерию наши события 1988–1993 годов можно вполне отнести к числу революций.