Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии

Политическая реформа, затеянная Михаилом Горбачевым в 1988 году, привела не столько к демократизации общества, сколько к двоевластию и даже многовластию, за которым последовал хаос политический. А экономическая реформа Николая Рыжкова обусловила хаос экономический: денежную эмиссию, которая постепенно смела с полок магазинов остатки товаров, и дезорганизацию работы предприятий, замерших между уже не работающим планом и еще не функционирующим рынком. К августу 1991 года распад институтов, как политических, так и экономических, стал столь явным, что путчисты попытались навести порядок, взяв власть в свои руки, но даже этого из-за царящего в силовых структурах хаоса сделать не смогли. Так что Гайдару пришлось действовать с политической и экономической точки зрения именно в революционной ситуации, хотя в плане военном мы, слава богу, отделались малой кровью, если сравнивать с Францией конца XVIII века, Россией 1917–1921 годов или Испанией второй половины 30-х годов ХХ столетия.

«Цивилизация – очень хрупкая конструкция» [Там же: 38], – написал Гайдар. Это он ощутил на собственном опыте, застав «конструкцию» в полуразрушенном состояния в тот момент, когда Ельцин поручил ему реформировать экономику. Книга «Смуты и институты» представляет собой анализ той революционной картины, которую видел Гайдар своими глазами, на фоне тех революций прошлого, которые описываются многими профессиональными историками, но часто без глубокого понимания всей логики событий, связанной с распадом институтов. В отличие от таких (иногда очень обширных) работ Гайдар кратко описывает русскую смуту 1917–1918 годов, сосредоточивая внимание не на боях за власть, не на энтузиазме масс и не на портретах великих революционеров, а на том, как исчезали власть, порядок, приличная еда, боеспособные части армии, транспортное сообщение и практически все то, что отличает любое нормально функционирующее государство – даже самое бедное и отсталое. Когда видишь весь этот фон, понимаешь, что, хотя гайдаровская реформа по программе действий была похожа на реформы Вацлава Клауса в Чехословакии и Лешека Бальцеровича в Польше, обстановка, определившая ход событий, у нас напоминала, скорее, обстановку времен великих революций далекого прошлого. И это наложило свой отпечаток на все наши события начала 1990-х годов.

Годы спустя, когда пришлось обсуждать эту ситуацию на экономическом семинаре, которым руководил один из основателей Чикагской экономической школы профессор А. Харбергер (там были его ученики, работавшие министрами финансов, председателями центральных банков многих стран мира), на вопрос, что, на взгляд столь опытных людей, в этой ситуации надо было делать, министр финансов одной крупной страны ответил: «Застрелиться. Остальные решения хуже» [Там же: 136].

Может показаться, что, приводя этот случай, Гайдар стремится объяснить, насколько тяжело ему лично было решать проблемы России в 1991–1992 годах. В какой-то мере это, наверное, и впрямь так. Но когда данный пример приведен в узкоспециальной научной работе, а не в интервью, рассчитанном на миллионы зрителей, важнее другое. Это – характеристика революционной ситуации, четкий и лаконичный рассказ о том, как важно любой стране не попасть в такое положение, когда даже министрам проще застрелиться, чем найти реалистичные решения.

У революции нет цели В концепции Владимира Мау – это лишь механизм решения задач

Книга Владимира Мау «Революция: механизмы, предпосылки и последствия радикальных общественных трансформаций (М.: Издательство Института Гайдара, 2017) продолжает исследование, начатое автором более 20 лет назад (совместно с Ириной Стародубровской) в работе «Великие революции от Кромвеля до Путина» (М.: Вагриус, 2001). Основной тезис новой книги выглядит совершенно парадоксально. У революции в целом нет цели. Она «не может быть успешной или неуспешной. Успешным или неуспешным может быть политическое развитие событий для отдельных лидеров» [Мау 2017: 323].

Научный и «бытовой» взгляд на проблему