Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии

представление о том, что промышленная революция, произошедшая в британской экономике, основывалась на низких налогах и свободной торговле, совершенно необоснованно [Там же: 199].

И впрямь, в ту эпоху, когда происходили большие перемены, налоги у англичан были высокие, да и свобода торговли пришла позже. Но институциональные изменения связаны, в первую очередь, с защитой прав собственности, а не с налогами и фритредерством. Думается, именно то, что имущество у предпринимателя нельзя было после Славной революции так легко отнять, как в Средние века, во многом определило успех Британии. Во всяком случае убедительных опровержений этого чрезвычайно важного положения институционализма Голдстоун не приводит. Более того, его анализ правовых различий острова и континента, скорее, показывает, как англичанам за счет своеобразных институтов, ограничивающих роль государства, удалось сделать то, что не удалось немцам или французам.

Британский пример заразителен

Таким образом, в целом вполне можно согласиться с основным выводом автора, согласно которому «уникальные характеристики социальной, политической, религиозной и интеллектуальной жизни Британии, возникавшие в период от принятия Великой хартии вольностей до Акта о веротерпимости 1689 года, создали альтернативу господствующим тенденциям на континенте и первое общество, в котором инновации и научная инженерия стали общепринятыми и прочно вошли в рутинную производственную деятельность» [Там же: 292]. Джек Голдстоун подчеркивает, что не стоит искать какое-то одно чудодейственное свойство Запада, предопределившее его успех. Изменения долгое время накапливались, а затем вдруг образовали такое сочетание обстоятельств, при котором оказались возможны радикальные перемены. Причем важно отметить, что успех Британии не был заранее предопределен. Многое на ее историческом пути могло произойти совсем по-другому, и тогда совокупность обстоятельств уже не была бы столь благоприятной для экономического прорыва. Так что важнейшие достижения англичан в значительной степени являются результатом случайного стечения обстоятельств. А успех Европы в целом стал следствием британского примера.

Важно понять, что никакой предрасположенности европейцев к мировому лидерству никогда не существовало. В частности, долгие столетия после появления римского права Европа развивалась ничуть не лучше ряда других регионов мира, в которых этого права не было. И европейские университеты, существующие аж с XII–XIII веков, не создали сразу после своего появления никакого технического прорыва. И магдебургское право не сделало само по себе города творцами эффективного капитализма. И после появления протестантской этики прошло еще несколько столетий, до Великого расхождения Европы с остальным миром.

Но когда Англия добилась существенного успеха, именно живущие по соседству с ней континентальные европейцы первыми смогли подхватить британский технологический прогресс, британскую промышленную революцию и британскую демократию. Континентальная Европа – это яркий пример успешной догоняющей модернизации, доступной для тех, кто пока еще отстает. Анализ проблемы развития, данный Голдстоуном, показывает, что не существует народов, предрасположенных к быстрой модернизации и не предрасположенных к ней. С этой точки зрения Россия нисколько не проигрывает тем странам, которые пока находятся впереди нас. Длительное отставание вовсе не обрекает страну на отставание постоянное.

Как чашка кофе создала новый мир В теории «Революции трудолюбия» Яна де Фриса

В знаменитой сцене из «Бриллиантовой руки» герой Анатолия Папанова, издеваясь над незадачливым героем Андрея Миронова, с трудом продравшим утром глаза, закурившим сигарету и пожелавшим выпить чашечку кофе, говорит: «Будет тебе и кофэ, будет и какава с чаем». А затем лупит по затылку и заставляет быстро отправляться «на дело». Кофе, какао, чай и табак традиционно служат у нас признаком красивой, элитарной жизни, противоположной суровым трудовым будням простых работяг. Но американо-голландский экономический историк Ян де Фрис пришел в результате своих исследований к нестандартному выводу. С потреблением кофе, какао, чая, табака и сахара он связал радикальный перелом, произошедший в XVII–XVIII веках в экономике передовых европейских стран, где вдруг внезапно возник устойчивый экономический рост.