Как я была Пинкертоном. Театральный детектив

Я бросила взгляд вдоль борта – почти у всех в каютах горел свет. Не полный, но хотя бы ночники. Не спалось не одной мне.

Только я привычно дымила, а остальные делали вид, что читают. Поговорить было не с кем, Ряжская спала, в ее окне темно, даже Василий не любовался звездами. И Лиза не пользовалась отсутствием нелюбимого трубача на палубе.

Я невольно усмехнулась: а ведь Свистулькин зря считает Лизу шалавой. Как он сказал? «То с одним, то с другим»? Глупости, Лиза влюблена в Распутного давно, об этом известно всем, ни с кем другим она быть не могла.

Пожалуй, сейчас, в качестве мести, могла бы, но тогда, когда Гриша еще ухаживал, точно нет.

Где мог Василий видеть девушку с другим?

Что-то в этой мысли насторожило, не давало покоя. Сердясь на себя, я попыталась думать о чем-то другом, но не получалось. Во-первых, о чем думать – о предстоящем выступлении, после которого непонятно, что ждет нас всех? О том, что мы окончательно запутались с подставой и с расследованием тоже? К тому же, если что-то цепляет, надо разобраться досконально.

Я решительно направилась к Свистулькину. На «Писареве» он жил, как все музыканты, в каюте, причем одноместной. На требовательный стук открыл не сразу. Жалея сонного парня, я тем не менее спросила в лоб:

– Где вы видели Лизу с кем-то, кроме Распутного?

Как и следовало ожидать, первым получила встречный вопрос:

– Чего?

Повторив свой вопрос, я впилась взглядом в лицо плохо соображавшего Свистулькина.

Он чуть помотал своей большой башкой и, сонно моргая, поведал:

– Дак эта… в Тарасюках, туды ж его!

– На сцене?

– Не, это… Вы заходите, чего в двери стоять?

Резонное замечание. В каютах на «Писареве» просторней, чем на «Володарском», хотя не так роскошно, шикарных диванов нет, но мне достаточно простого стула.

Свистулькин сначала присел на кровать напротив, но потом встал и стоял, переминаясь с ноги на ногу. С одной стороны, он был много выше меня, с другой – именно неудобство его позы давало мне преимущество.

– Где вы видели Лизу в Тарасюках?

– Ну, эта…

Понимая, что Василий сейчас завязнет в словах-паразитах, я строго приказала:

– Все по порядку. Где вы были во время концерта?

Он буквально подобрался, даже руки по швам вытянул и уже безо всяких «эта» четко ответил:

– Курил на крыльце у запасного входа.

– Вы же не курите, Вася?

– Не, курил не я, курил мой сродственник, а я присутствовал.

– Дальше.

– Потом зашумели, скрипача вашего в больницу забрали. Я сбегал посмотреть, что да как, а потом вернулся. Ну, эта…

– Без эта! Где вы видели Павлинову?

Совсем без слов-паразитов Васе все-таки не удавалось.

– Ну, она с чемоданом вышла из задней двери, а этот чемодан взял…

– Что за чемодан?

Выслушав описание и еще кое-какие объяснения, я приказала Василию одеться, никуда не выходить и держать рот закрытым.

– Вы поняли?

Свистулькин молча кивнул, строго выполняя мой наказ.

Товарищ Строгачев не спал, моему появлению удивился, но согласился проследовать в салон, куда вахтенный матрос по моей просьбе уже собрал главных участников заварухи – Суетилова, Тютелькина и Гваделупова. Лизу я из некоторых соображений звать не стала, а Васю Свистулькина привела сама.

Компания требованию собраться посреди ночи даже не удивилась, понимая, что должно что-то решиться. Тютелькин привычно нервничал, Суетилов был мрачен, как филин на суку, даже Гваделупов не напевал и не тыкал пальцем в клавиши рояля.

Строгачев вошел в салон за нами со Свистулькиным, потому все решили, что вызвал именно он, каждый наверняка мысленно прикинул, все ли собрал для ареста. Потому, когда Строгачев, оглядев присутствующих и хмыкнув, устроился в большом кресле, на меня уставились три пары удивленных глаз. Василий топтался рядом, не зная, что делать, и не решаясь спросить.

– Не буду вас томить. У меня есть сведения, которые нам помогут.

Прозвучало несколько казенно, но сейчас не до стиля.

– Василий, расскажите, как выглядел чемодан.

К трем парам добавилась четвертая, несчастный Свистулькин не понимал, как можно разговаривать с закрытым ртом.

– Вася, теперь можно говорить. Опишите чемодан.

Свистулькин довольно толково, почти не экая описал кожаного красавца с медными заклепками.

– Знакомо?

На мой вопрос Суетилов пожал плечами:

– Кто же не знает? Чемодан Любови Петровны. Она его из Парижа в прошлом году привезла.

Гваделупов хохотнул:

– Что, все-таки уперли?

Несчастный Суетилов

Я попросила Василия описать молодого человека. Теперь все легко угадали Бельведерского – последнего любовника Павлиновой, который был красив, как молодой греческий бог, и туп, как бревно.

– Бельведерский. Но он остался в Москве, я его не взял, – сообщил Суетилов. Альфред Никодимович был хорошим директором, умеющим оградить личную жизнь подопечных от неприятностей. Любовник Примы на гастролях, в то время как муж остался дома, – неприятность еще какая.

– Василий, где вы видели этого красавца?

– Дак… в Тарасюках. Он чемодан взял и приказал нам с Панасюком привязать к пролетке, только крепко, чтобы не дай бог…

– Какой пролетке?! – взвыл Тютелькин. – В Тарасюках нет ни Бельведерского, ни пролеток!