Как я была принцессой

Че Гу Али и сам не разбирался в значении тех арабских слов, которым обучал меня, а я, будучи новообращенной и к тому же женщиной, не имела права задавать ему вопросы. К тому же мой учитель твердо верил в то, что все сомневающиеся отправляются прямиком в ад.

Через несколько недель, однако, я и сама начала потихоньку разбираться в системе мусульманских ценностей. Просто говоря, ее можно назвать системой «плюсов и минусов», сумма которых на момент смерти составляет итог человеческой жизни. Плюсы даются за добрые дела: соблюдение постов, молитвы, скромность, смирение (искреннее или напускное), благотворительность и самоотречение. Все вместе эти плюсы называются парлар, и именно они становятся решающим фактором для попадания в рай. Минусы даются за грехи: жадность, ношение парика, злословие, занятия черной магией, прелюбодеяние, ложь, обман и множество других. Сумма минусов называется дозар. В момент смерти парлар может перевесить дозар или наоборот. Однажды разобравшись в этом, я потом нередко наблюдала, как члены королевской семьи старательно накапливают «плюсы» в надежде, что в решающий день их окажется больше, чем «минусов».

Мусульманский рай, судя по описанию Че Гу Али, представлял собой сад наслаждений, населенный практически нагими, волоокими гуриями – секс-ангелами, готовыми удовлетворить любое желание мужчин, которым посчастливилось попасть туда. Однако я не слышала, чтобы равноценным образом поощрялись и добродетельные женщины. В аду же все существующее на свете зло тысячекратно усиливалось и обрушивалось на головы несчастных грешников в виде непрекращающихся ни на минуту пыток.

У моей свекрови, помимо общепринятого, имелся и свой список «минусов», которые неминуемо должны были привести злополучного грешника в ад. Подобная судьба грозила: мужчине-мусульманину, надевающему на себя любые золотые или серебряные украшения, мусульманину или мусульманке, которым досталось имя, не упоминаемое ни в Коране, ни в других исламских текстах, мусульманину или мусульманке, осмелившимся молиться, не помыв предварительно анальное отверстие, и – самое страшное! – мужчинам, носящим какое-либо украшение вокруг шеи; Мак утверждала, что именно за это украшение грешника схватят, когда будут тащить в адское пламя.

Гены тоже играли немалую роль в вопросе допуска в рай. И Бахрин, и Че Гу Али были совершенно уверены, что у евреев нет ни малейшей надежды на спасение и они обречены вечно гореть в аду. Бахрин оказался таким ярым антисемитом, что даже сжег несколько моих книг, написанных писателями-евреями. При этом он предпочел забыть о том, что моя прабабушка с материнской стороны, хоть и исповедовала католицизм, по рождению принадлежала именно к этой расе, а следовательно, по иудейским законам, еврейкой была и я. Правда, однажды получив от Бахрина пощечину за попытку защитить евреев, я трусливо решила не напоминать ему об этом. Инстинкт самосохранения оказался сильнее гордости.

Чем дольше мы жили в Малайзии, чем больше Бахрин осваивался в роли мусульманина и гражданина исламского государства, тем охотнее он демонстрировал свою ненависть к евреям, китайцам и индусам. Он отзывался о Холокосте как о блестящем примере государственной мудрости и сожалел только, что Гитлеру не удалось пойти дальше и стереть с лица земли всех американских евреев. Он открыто сочувствовал террористическому крылу Организации освобождения Палестины и пренебрежительно называл индусов, проживающих в Малайзии, келингами – слово, в котором содержался намек на то, что впервые они появились здесь в качестве рабов на каучуковых плантациях. О малайских китайцах он отзывался только как о «грязных собаках» и «азиатских евреях».

Бахрин упорно пытался обучить меня и другим премудростям, которые сам усвоил еще в детстве, во дворце султана. Самое главное в жизни, уверял он, это «не терять лицо». Снова и снова муж настойчиво внушал мне, что даже своему злейшему врагу ни в коем случае нельзя демонстрировать свою ненависть, а если он придет к тебе в дом, его надо встретить как дорогого гостя. Рецепт хорошей мести, учил меня он, в том, чтобы улыбаться и выжидать подходящего момента для того, чтобы уничтожить своего врага. Даже если это займет пятьдесят лет. Эту же тактику, по мнению Бахрина, следовало применять к индусам и китайцам. Его принципом было: «Используй их, пока можешь, а потом выброси».

Слушая его, я невольно задумывалась о том, каким образом он собирается использовать меня и что будет, когда я стану ему не нужна.

Перерывы между схватками становились все короче, и теперь боль опоясывала живот и поясницу каждые четыре минуты. Врач уже несколько часов назад проколол пузырь с околоплодными водами, надеясь таким образом ускорить роды, но желаемого результата это не принесло. Мой ребенок не спешил появляться на этот свет.