Как я написал Конституцию эпохи Ельцина и Путина

К чему я это? А к тому, что Черномырдин при прочих равных условиях мог идти на самостоятельные и рискованные политические решения и обеспечивал стабильность правительства. А уж его афоризмы до сих пор всем известны. Мне лично больше всего нравится фраза: «Те, кто выживет, сами потом будут смеяться». В общем, не зря шутили, что Черномырдин — это тот случай, когда язык до Киева доведет. Это в том смысле, что Виктор Степанович стал российским послом на Украине. Он, кстати, никогда не обижался на эту шутку.

А ведь поначалу наши отношения складывались ох как непросто! В декабре 1991 года я стал вице-премьером в кабинете Егора Гайдара, а до того представлял президента Ельцина на заседаниях Совета министров РСФСР, которым руководил еще Иван Степанович Силаев. Был я, как во времена большевиков, чем-то вроде комиссара, присматривающего за работой. Это была моя функция как государственного советника, и я ее рассматривал как чисто юридическую, технологическую. Потом в мае 1992-го вице-премьером по топливно-энергетическому комплексу назначили Черномырдина.

А в конце 1992 года случился острый парламентско-правительственный кризис. Ельцина тогда оппозиция еще не трогала, но вот кабинет Гайдара ежедневно и жестоко критиковали. В результате Борис Николаевич принял решение пойти на компромисс с депутатами и поменять премьера.

Стали думать, что делать, чтобы и депутатов как-то успокоить, и человека нормального на пост премьера найти, который реформы не угробит.

Придумали мы тогда модель рейтингового голосования: собрали предварительный список кандидатов по предпочтениям депутатов, чтобы голосовать в несколько туров. На место премьера были представлены несколько кандидатур: секретарь Совета безопасности Юрий Скоков^{85}, вице-премьер по энергетике Виктор Черномырдин, исполняющий обязанности главы правительства Егор Гайдар, директор ВАЗа Владимир Каданников^{86} и первый вице-премьер Владимир Шумейко^{87}. В первом туре с большим преимуществом победил Юрий Скоков. Он набрал чуть ли не шестьсот с чем-то голосов. На втором месте оказался Виктор Степанович, и на третьем месте с большим отставанием — Егор Гайдар.

Здесь надо сказать, что Ельцин тогда проводил с нами консультации в саду Кремля. И, судя по тому, что он говорил, я понял, что Борис Николаевич в душе уже принял решение пожертвовать Гайдаром, но при этом он совершенно не хотел видеть в кресле премьер-министра Юрия Скокова, как слишком сильную фигуру, имеющую явную поддержку оппозиции. И тогда Борис Николаевич по-русски выбрал меньшее из зол — крупного хозяйственника. То есть, как я понимаю, решение поставить во главе правительства Черномырдина шло не столько от сердца, сколько от расчета: с одним кандидатом приходится расставаться, другого нельзя принимать, а вот есть третий — понятный, авторитетный, вменяемый и действительно симпатичный человек, его и поставлю. И не ошибся! Но сразу хочу заметить, что после того, как решение вступило в силу, Ельцин не просто очень быстро оценил Черномырдина, но и стал его другом.

Когда Виктор Степанович пришел в кабинет министров в новом статусе, я был для него фигурой из другой команды — из предыдущего правительства. Это во-первых.

А во-вторых, так же, как и для Силаева, я выглядел для него «оком Ельцина», что само по себе не могло не вызывать настороженности и неприятия. Вроде как знак недоверия от президента. И опять-таки неизвестно, что у этого Шахрая в голове бродит.

На тот момент я считал, что напряженное отношение Черномырдина ко мне — это плохо. А теперь понимаю, что, может быть, это было и хорошо. Потому как Виктор Степанович, предполагая, что я не сам по себе, а с президентом за спиной, административно на меня старался не давить и даже соглашался со мной советоваться.

Спустя некоторое время, когда все это превратилось в рутину, и мы стали с ним просто в ежедневном режиме работать, то Виктор Степанович однажды внезапно понял, что не все мои предложения… неправильные. А многие очень даже правильные.

В общем, стали мы с ним постепенно срабатываться. И тем, кому Черномырдин начинал доверять, он любил передавать целиком разные вопросы. Особенно сложные.