Как я написал Конституцию эпохи Ельцина и Путина

Надо сказать, что с Лебедем я был хорошо знаком. Впервые мы с ним пересеклись в августе 1991 года, когда я сидел в своем кабинете в Белом доме на Краснопресненской набережной и смотрел, как прямо под мои окна генерал Лебедь подогнал свой первый танк. Потом мы с ним были внутри Белого дома, потом вместе — в толпе на улице. Так и запомнили друг друга, какой-то контакт сложился. И этот контакт у нас с ним сохранялся и в Совете безопасности, и во время его губернаторства в Красноярском крае — вплоть до той самой трагической авиакатастрофы.

Особенно много мы общались с Александром Ивановичем в 1996 году, во время президентских выборов, но это уже другая история. Хотя… сразу вспомнились встречи у меня на даче с Лебедем и Березовским, который чего-то все комбинировал. Мне, кстати, уже тогда не совсем была понятна и прозрачна логика Лебедя, который сам по себе был достаточно грамотным и сильным человеком, но вдруг оказался в компании каких-то странных людей. Он выбрал свой путь к власти, и при этом немного торопился. Из-за этой торопливости он, как мне кажется, сделал две стратегические ошибки: первая — очень сблизился с Борисом Абрамовичем и вторая — стал действовать по его сценарию.

Я уже сто раз написал, что путь в Кремль в новой России всегда лежал через Чечню, и Хасавюрт для Лебедя был таким первым шагом. Но получилось совсем иначе. Именно Хасавюртовские соглашения, абсолютно слабые, поспешные и опасные для страны, для сложившейся тогда ситуации, подорвали в итоге авторитет генерала Лебедя в армии и в той части элиты, которая вдруг увидела, на что готов человек ради власти, которая и так шла к нему в руки.

Лично для меня вся эта история была равносильна подписанию большевиками Брестского мира в 1918 году. Согласие на Хасавюртовский мир, на мой взгляд, было почти предательством — и армии, и интересов страны.

Прошло уже очень много лет, страсти улеглись. Можно допустить, что для Лебедя подписание этого документа было просто тактическим решением, некой военной хитростью. Дескать, сейчас согласимся, а потом — отцепим эти «вагончики».

Но я — юрист, и всегда читаю всё, что написано, особенно мелким шрифтом. Просчитываю политические риски и правовые последствия. А последствия были такие, что на глазах у всего мира по этим соглашениям мы признавали, что были не правы, что вся война была зря.

Я наотрез отказался визировать эти соглашения и резко их раскритиковал. За что тогда крепко получил по шапке. Но все равно в итоге я так их и не поддержал. Знаменитый советский «антикризисный управляющий», тогда председатель Российского союза промышленников и предпринимателей Аркадий Иванович Вольский^{77}, помнится, на меня сильно наехал за это. Да и Вячеслав Александрович Михайлов — мой бывший замминистра, а на тот момент — министр по делам национальностей и федеративным отношениям тоже уговаривал подписать: «Сергей, это сейчас важно, надо поддержать Хасавюртовские соглашения».

Он хотел компромисса с республикой. А я ему упрямо: «Это невозможно».

Нужно сказать, что с Михайловым мы всё равно остались друзьями, коллегами. А вот Вольский на меня нажаловался Ельцину: «Борис Николаевич, тут ваш Шахрай мешает». Да и Лебедь тоже всем звонил: «Шахрай, такой и сякой, срывает мир на Кавказе».

Но прошло всего три года, и тогдашний премьер Владимир Путин прямо заявил: «Хасавюрт был ошибкой».

…а вот Конституцию для Кадырова написал

Хотя я всегда искал прежде всего мирные решения для Чечни, а до начала вооруженной стадии конфликта Ельцин вообще от национальной политики отстранил, все равно меня все время числили в главных врагах чеченского народа. Но самый разный чеченский народ прекрасно знал дорогу в мой кабинет, причем находили, где бы я ни работал, и приходили с самыми разными вопросами.

И вот в один прекрасный день на пороге моего кабинета в Счетной палате возникает собственной персоной муфтий самопровозглашенной Чеченской Республики Ичкерии и ее новый глава — Ахмат Кадыров^{78}. Заходит и сразу заполняет собой и своей папахой весь кабинет. И смотрит на меня молча. Оценивает, как я понимаю. А взгляд у него такой жесткий, тяжелый взгляд, я бы даже сказал — волчий. Я тоже на него смотрю, соображаю: зачем он здесь появился. Ведь знаком я с ним до этого не был.

Надо сказать, что привел его ко мне наш общий знакомый, один московский чеченец, который очень переживал за события на своей родине. И за Россию тоже. Вот он Кадырова, как религиозного авторитета и перспективного лидера, ко мне и привел.

Смотрю я на своего гостя и понимаю, что тот не сильно счастлив меня видеть и визиту этому явно сопротивлялся. Да и я, собственно, не горю желанием с ним общаться. Но я уважал и ценил моего товарища, который и для Ахмата Абдулхамидовича тоже был авторитетным человеком. Поэтому просто жду, что дальше будет.