Как я отыскал Ливингстона

Реч Мионву сопровождалась громким ропотом одобрения со стороны его воинов и знаками неудовольствия со стороны моих людей, но смешанного с некоторым чувством опасения. Отвечая ему, я вспомнил слова генерала Шерманна, сказанные им, в моем присутствии, индейским вождям арапагов и чейеннов в северной Лаплатте, в 1867 году, и отчасти в том же духе отвечал Мионву, мутваре Кимении:

— Мионву, великий мутваре, спрашивает, пришел ли я сюда ради войны? Слышал ли когда-либо Мионву, что белые люди не похожи на чернокожих. Белые люди не покидают своей стороны с целию вести войну с чернокожими и не приходят чтоб покупать слоновую кость или рабов; они приходят искать дружбы с чернокожими; они приходят для исследования рек, озер и гор; их интересует, какие у вас страны, какие народы, реки, озера, леса, равнины, горы и холмы; какие водятся животные в стране чернокожих, чтобы, возвратившись потом на родину они могли рассказать белым королям, землякам и детям, что они видели и слышали в столь отдаленной стране. Белый народ не похож на арабов и вангвана; белые люди знают все и очень сильны. Когда они сражаются, то рабы и вангвани бегут. У нас большие ружья, которые производят гром; когда из них выстрелить, то земля дрожит; у нас есть ружья, которые стреляют дальше, чем вы можете видеть; даже этой небольшой вещицей (указывая на револьвер) я могу убить десять человек скорее, чем вы можете сосчитать. Мы сильнее чем вагга; мионву сказал правду, но мы не желаем войны. Я мог бы убить Мионву, но я говорю с ним как с другом. Я желаю быть другом Мионву и всех чернокожих; пусть Мионву скажет, что я могу сделать для него.

По мере того как мои слова переводились — плохо, полагаю, но все-таки понятно — лица вагга показывали, как хорошо они понимали значение их. Раз или два я заметил на их лицах выражение как бы страха, но мои уверения в миролюбивых наклонностях и дружбе вскоре изгладили всякое опасение.

Мионву отвечал:

— Белый человек говорит мне, что он дружески расположен в нам. Отчего же он не хочет войти в наше селение? Отчего он остановился на дороге? Солнце сильно печет. Мионву не желает более беседовать здесь. Если белый человек друг нам, то он войдет в селение.

— Теперь мы должны остановиться. Уже полдень. Вы прервали наше путешествие. Мы отправимся в ваше селение и там расположимся, сказал я, вставая и сделав знак людям взять с собой багаж.

Мы вынуждены были устроить здесь стоянку, так как посланные еще не возвратились от Бованги. Прибыв в селение, Мионву расположился отдохнуть под редкою тенью нескольких деревьев.

В 2 часам пополудни посланные вернулись и сообщили, что старшина Бовавга действительно взял десять доти холста, но не для короля Угга, а для самого себя!

Мионву, человек, по-видимому, весьма проницательный и понявший в чем дело, встал и стал делать прутики из тонкого тростника, а из последних пучки в каждом по десяти прутиков, и вскоре за тем подал мне десять таких пучков, сказав, что каждый прутик означает один доти, и что королю Угга следует дать в виде дани сто доти холста! — почти два тюка!

Оправившись от неописанного изумления, мы предложили десять доти.

— Десять! Королю Угга! никак нельзя. Вы не сделаете шагу из Лукомо прежде чем не уплатите ста доти! воскликнул Мионву с значительной миной.

Я не дал никакого ответа, а отправился в шалаш, который очистил для меня Мионву, и пригласил на совещание Бомбая, Аскани, Мабруки и Шоуперея. Их поразил ужас при вопросе моем, не следует ли нам проложить оружием дорогу через Угга; Бомбай умоляющим тоном просил меня подумать о том, на что я решаюсь, так как совершенно бесполезно начинать войну с вагга.

— Угга — совершенно открытая местность и нам негде укрыться. Все селения подымутся на нас, а каким образом сорок пять человек в состоянии вести борьбу с тысячами? Они перебьют нас в несколько минут. Подумайте об этом, милый господин, и не жертвуйте жизнью из-за нескольких кусков полотна.

— Хорошо, Бомбай, но ведь это грабеж. Разве мы должны позволять грабить себя? разве мы должны давать этому молодцу все, что он потребует с нас? Он может потребовать точно также весь холст, все наши ружья, и мы должны молча повиноваться ему? Я сам могу убить Мионву и его главных товарищей, а вам не будет стоить большого труда расправиться с остальными крикунами. Если Мионву и его товарищи будут убиты, то мы можем спокойно продолжать наш путь на юг в Малагарази, а потом на запад в Уджиджи.

— Нет, нет, милый господин, и не думайте об этом. Если бы мы приблизились к Малагарази, то встретились бы с Локанда-Мира.

— Ну, в таком случае, мы пойдем на север.

— И в этом направлении Угга тянется на далекое пространство, а за Угга лежит Ватута.

— Ну, так что же нам делать? Нужно же что-нибудь предпринять, а грабить себя я не позволю.

— Заплатите Мионву что он требует и уйдем отсюда; здесь нам приходится платить в последний раз, а через четыре дня мы будем в Уджиджи.

— Разве Мионву сказал вам, что это в последний раз нам придется платить?

— Да, он говорит.

XXVIII. Сузи. Слуга Ливингстона.