Как я отыскал Ливингстона

— Конечно, да! Я очень обязан ему и горжусь тем, что вы, американцы, так много думаете обо мне. Вы пришли как раз вовремя; я начинал думать, что мне придется просить милостыню у арабов. Но у них тоже недостаток в платьях; бус в Уджиджи совсем мало. Этот плут Шериф со всем обокрал меня. Я хотел бы поблагодарить как следует сэра Беннета, но если мне это не удастся, то не подумайте, пожалуйста, что я неблагодарен к нему.

— А теперь, доктор, когда мы покончили с этим делом, Фераджи может принести завтрак, вы ничего не имеете против этого?

Вы придали мне аппетиту, сказал он. «Халимах, мой повар, но он никогда не мог различить чай от кофе.

Фераджи, повар, приготовил по обычаю прекрасный чай и блюдо горячего пирожного, пудинга, как называл его доктор.

Я не любил особенно этот род пирожного, приготовляемого в миске, но оно необходимо для доктора, потерявшего все свои зубы, вследствии суровой пищи в Лунде. Он был принужден питаться одними недозрелыми маисовыми колосьями; мясо в этой области не было, и от усилия разжевать колосья все его зубы расшатались. Я предпочитаю хлебные виргинские лепешки, которые, по моему мнению, ближе всего подходят к хлебу, употребляемому в центральной Африке.

Доктор сказал мне, что он принял меня за богатого человека, когда увидел мою большую ванну, которую нес на плечах один из моих людей; но сегодня он еще больше удостоверился в моем богатстве, увидев мои нож, вилки, поднос, чашки, серебряные ложки, чайники, блюдечки, блестевшие на богатом персидском ковре и заметив, как меня слушают мои черные и желтые Меркурии.

Так началась наша жизнь в Уджиджи. Доктор не был раньше моим другом. Он был для меня просто объектом, большой статьей для ежедневной газеты, подобно массе других предметов, удовлетворяющих ненасытному любопытству публики. Я отправлялся на поля сражения, был очевидцем революций, междоусобных войн, восстаний, волнений и убийств, стоял около приговоренных преступников, чтобы отдать отчет об их последнем вздохе и последнем взгляде, но никогда мне не приходилось говорить о предмете, который бы трогал меня больше страданий и горестей этого человека, его лишений и огорчений, о которых он мне теперь рассказывал. Право, я готов был признать, что „боги сверху наблюдают праведным оком за делами людей“ — я начинал верить в милость и покровительство Провидения.

Следующие факты заслуживают размышления. Я был послан отыскать Ливингстона в октябре 1869 г. М-р Беннет был готов с деньгами, а я был готов на путешествие. Но заметьте, читатель, что я не должен был прямо отправиться на поиски, мне предстояло раньше исполнить много работы и проехать несколько тысяч миль. Предположим, что я отправился бы в Занзибар прямо из Парижа; через 7 или 8 месяцев я был бы в Уджиджи, но Ливингстона там бы не было, в это время он был на Луалабе. Я должен был бы следовать за ним целые сотни миль через первобытные леса Маниуэмы и вдоль извилистого течения Луалабы. Время, употребленное мною на путешествие вверх по Нилу, назад к Иерусалиму, к Константинополю, южной России, Кавказу и Персии, Ливингстон потратил на плодотворное открытие запада Танганики. Теперь обратите внимание, что я прибыл в Унианиембэ в последнюю половину июня и вследствие войны прожил там три месяца самой скучной и бесполезной жизни. Но в то самое время, как я мучился постоянными задержками, Ливингстон принужден был возвратиться назад в Уджиджи. Это возвратное путешествие заняло у него время от июня до октября. В сентябре я наконец освободился от всех задерживающих меня обстоятельств и поспешил к югу в Укононго, затем к западу в Кавенди, в северу в Увинца и, наконец, в западу в Уджиджи, куда я прибыл только три недели спустя после доктора и нашел его сидящим на веранде его дома с лицом обращенным на восток, откуда я пришел. Если бы я отправился на поиски прямо из Парижа, я не нашел бы его; если бы я мог отправиться в Уджиджи прямо из Унианиембэ, я тоже не нашел бы его.

Дни проходили мирно и счастливо под тенью пальм в Уджиджи. Мой товарищ поправился нравственно и физически, жизнь вернулась в нему. Увядающее здоровье восстановилось, энтузиазм к делу снова охватил его, призывая на подвиги. Но что он мог сделать с пятью людьми и пятнадцатью или двадцатью платьями?

— Видели ли вы, доктор, северную оконечность; Танганики? — спросил я его однажды.