Как я отыскал Ливингстона

В ожидании 140 пагасисов, обещанных Али-бен-Салимом, мы заняты были исключительно мыслию, как бы нам скорее пройти нездоровую приморскую страну и не испытать гибельного влияния лихорадки. Непродолжительный опыт в Багамойо показал, чего нам не доставало, чего у нас был излишек и что нам было необходимо. В одну из ночей нас посетил шквал, сопровождаемый страшным дождем. В моей палатке находилось на 1,500 дол. холста, который оказался на утро весь подмоченным. Потребовалось два дня, чтобы просушить холст и потом снова уложить его. Пришлось устроить палатку из более прочного материала, который предохранил бы на будущее время мои тюки и багаж от вредных последствий мазики. Спеша уехать из Занзибара и не имея понятия о том, как следует увязывать тюки для перевозки, я поручил эту работу Джетте, одному купцу-комиссионеру, как человеку опытному в подобного рода делах. Но Джетта, увязывая тюки, не позаботился предварительно взвесить их, руководствуясь при упаковке холста одним только глазомером. В мой лагерь явились, наконец, один или двое пагасисов для переговоров; для предварительного заключения сделки, они пожелали видеть мои тюки. Они пробовали их поднять — но увы! тюки оказались им не под силу, и пагасисы удалились. Я взвесил один тюк на пружинных весах Сальтера; в нем оказалось 105 фунтов или 3 фразилаха, т.е. ровно на 35 фунтов более, чем следовало. Взвесив и все остальные тюки, я убедился, что Джетта, руководствуясь одним глазомером, наделал мне много хлопот, несмотря на всю свою опытность. Пришлось распаковать и снова упаковать все тюки, уложив в каждый товару не более 72 фунтов. Каждый тюк после переделки представлял твердую массу в три с половиною фута длины, фут в вышину и фут в ширину. Мне нужно было отправясь в Унианиембэ восемьдесят два тюка, из которых сорок состояли только из мерикани и каники, а остальные из мерикани и цветного холста и назначались для платежа дани, а также для найма другого отряда пагасисов из Унианиембэ в Уджиджи и далее.

Прошло две недели, в течение которых Али-бен-Салим обещал доставить мне носильщиков, а между тем никто не явился. Я послал к нему Мабруки, поручив напомнить Али-бен-Салиму о данном им обещании. Через полчаса Мабруки возвратился с ответом, что через несколько дней пагасисы будут готовы, но, прибавил Мабруки с плутовским видом, «я ему не верю». Он произнес вслух, говоря с самим собою, но так, что я слышал: «какая мне надобность доставать ему пагасисов. Сеид Бурхаш послал письмо не мне, а Джемадару. Ради чего я буду беспокоиться из-за него? Пусть Сеид Бурхаш пришлет мне письмо, и тогда я достану ему пагасисов в два дня».

Нужно было действовать и дать почувствовать Али-бен-Салиму, что со мной не так удобно шутить. Я поехал к нему и спросил, что все это значит.

Он отвечал, что все сказанное Мабруки ложь, такая же черная, как и его рожа. Он никогда ничего подобного не говорил, он готов сделаться моим рабом, сам служить у меня пагасисом. Но здесь я оставил словоохотливого Али и сказал ему, что я не намерен брать его к себе в носильщики и не думаю также просить Сеида Бурхаша послать к нему прямо письмо, и что не желаю пользоваться услугами человека, обманувшего меня; поэтому лучше будет, если Али-бин-Салим покинет мой лагерь и прекратит с нами всякие сношения.

Я потерял две недели, потому что Джемадар Садур, в Каоле был у меня всего раз, после получения письма от султана. Обещания других лиц доставит мне носильщиков точно также не были исполнены. В эту критическую минуту я вспомнил об обещании, данном мне влиятельным занзибарским купцом — Тариа-Топаном — снабдить меня рекомендательным письмом к молодому человеку, по имени Гаджи Паллу, на которого должно положиться, что он достанет мне пагасисов.

Я отправил Селима, моего арабского переводчика, в Занзибар с настоятельной просьбой к капитану Вэббу достать мне от Тариа-Топана это давно обещанное им рекомендательное письмо. Это была последняя моя надежда.