Наша жизнь в Унианиембэ. — Разговор с Ливингстоном о приключениях на «пикнике». — Доктор отказывается возвратиться домой до окончания своего дела. — Он бранит доктора Кирка за присылку ему рабов и данное им предписание доставить его обратно. — Отыскание его энфильдовских ружей. — Доктор решается сопровождать меня до Унианиембэ. — Припадок перемежающейся лихорадки. — Как мы проводили праздник Рождества. — Отъезд из Уджиджи. — Наше путешествие вниз по Танганике. — Прибытие к Лиуше и переправа через нее. — Переправа через Малагарази. — Нет протока в Танганику. — Прибытие в Уримба. — Убиение зебры. — Долина Лоажери. — Убиение буйволовой коровы. — Встреча с слоном. — Рассказы путешественников. — Рыжебородые обезьяны. — Встреча с Магдава. — Долина Имрера. — Болезнь ноги доктора. — Стада дичи в долине Мпоква. — Убиение двух зебров. — Стадо жирафов. — Раненая жирафа. — Уход Ибрагимова раба Улименго. — Широта Мпоква. — Цинковые кружки, превращенные в пули. — Жираф, убитый ими. — Испуг перед Мисонги. — Страшное ужаление доктора дикими пчелами. — Голод у Мирамбо.— Смерть Шау. — События из жизни и смерть Роберта Ливингстона. — Лев в траве. — Три льва. — Прибытие в Угунда. — Поимка дезертира Хамдалаха. — Прибытие в Унианиембэ.
Мы чувствовали себя как дома, расположившись на нашей черной медвежьей шкуре, пестром персидском ковре и чистых новых матах, и прислонившись спиной к стене; мы с комфортом попивали чаек и болтали о приключениях «пикника», как называл Ливингстон нашу поездку к Рузизи. Можно было подумать, что вернулось наше старое доброе время, несмотря на то, что дом наш имел довольно жалкую наружность, а прислуга состояла из одних наших дикарей. Но подле этого дома я встретился с Ливингстоном после богатого событиями путешествия из Унианиембэ; на этой самой веранде я слушал его удивительный рассказ об отдаленных, волшебных странах, лежащих на запад от озера Танганики; на этом самом месте я в первый раз коротко познакомился с ним, и с тех пор мое уважение к нему постоянно возрастало, так что я чрезвычайно возгордился, когда он объявил мне, что намерен отправиться в Унианиембэ под моим конвоем и на мой счет. Эти старые глиняные стены и голые балки, эта старая покрытая соломою кровля сохранят для меня на всю жизнь исторический интерес, и потому я, желая обессмертить это скромное старое строение, срисовал его.
Я только что сказал, что проникался все большим уважением к Ливингстону. Это совершенно справедливо. Он произвел на меня глубокое впечатление, несмотря на то, что я готовился встретить его также спокойно, как и всякого другого знаменитого человека, о котором мне поручено было бы представить известный отчет, касающийся его наружности, характера или мнения.
Сказать ли вам, как я намерен был поступить? Честное слово, что я не лгу. Я намерен был увидеться с ним, подробно записать его слова, описать его жизнь и наружность, затем сказать ему «au revoir» и отправиться назад. Я был твердо убежден, что он очень неприятен и брюзглив в обращении, что заставило бы меня поссориться с ним с самого начала. Кроме того, он был англичанин — может быть, человек со стеклышкам в глазу и со свирепым или ледяным взглядом — в сущности, это одно и тоже, и, подобно, юному корнету в Абиссинии мог бы спросить меня, отступив несколько шагов назад: «С кем я имею честь говорить?» или, подобно старому генералу в Сенафе, сэру ... фыркнул бы на меня «Кто вы такой, сэр? Что вам здесь нужно?» Результаты моего знакомства с английскими джентльменами были таковы, что я не удивился бы, если бы Ливингстон встретил меня словами: «Смею вас спросить, сэр, есть у вас рекомендательное письмо во мне?» Но как уместен был бы подобный вопрос на берегах озера Танганики!