Как я отыскал Ливингстона

2-го мая. Розако. — Я только что успел прибыть в деревню, как ко мне явились мои три посла из Мвуми и Угого и принесли несколько бутылок шампанского, несколько горшков варенья, и два ящика с бостонскими петардами, посланные щедрым американским консулом. Эти вещи прибыли чрезвычайно кстати после моих ужасных испытании в долине Макаты. Внутри одного из этих ящиков консул тщательно уложил, четыре номера «Геральда»; в одном из них была помещена моя корреспонденция из Унианиембэ, где я нашел уморительные типографские ошибки, особенно в том, что касалось африканских фигур и имен. Я полагаю, что писал тогда очень скверно, вследствие необыкновенной слабости. В другом номере помещено несколько выписок из различных газет; из них я узнал, что многие издатели смотрят на мою поездку в Африку как на пустой миф. К несчастию, это путешествие было для меня ужасным, серьезным фактом, рядом упорных трудов, лишений, болезни и чуть не самой смерти. Восемнадцать человек поплатились жизнию за это предприятие. Смерть моих двух белых помощников, конечно, не миф; они, бедняги, нашли свою судьбу в негостеприимных странах внутренней Африки.

Одна из этих критических статей, вышедшая из под пера одного издателя из Теннесси, после юмористических насмешек насчет экспедиции, оканчивается следующим образом:

«Судьба экспедиции решена, и мы можем ожидать каких-нибудь вестей о комиссионере „Геральда“ только в том случае, если Ливингстон снова появится в цивилизованном обществе. Он снова попадется в какое-нибудь обширное болото Макаты и последует примеру своей несчастной собаки Омару! Sic semper.»

Таким образом, оказывалось, что в то время, как я путешествовал по Африке, с поручением, которое, я думал по своей наивности, должно быть дорого всякому христианину, некоторые люди, молились о моей гибели. Удивительно, как мало разницы существует между цивилизацией и варварством; какая легкая черта отделяет иных белых людей от негров дикарей. Я нашел, что последние, при хорошем с ними обращении, были люди добрые и приятные; чувство, выраженное в вышеприведенной выписке, доказывает мне, чего я могу ожидать по возвращении домой. Во всяком случае, на моей стороне теперь находятся только насмешки. Если только мне удастся достигнуть родины, то я буду иметь случай посмеяться еще более.

Из одного письма, полученного от моих послов из Занзибара, я узнал, что в Багамойо находится экспедиция, называемая «Экспедиция для поисков и помощи Ливингстону». Что станут теперь делать ее предводители? Ливингстон уже найден и ему оказана помощь. Ливингстон говорит, что ему более ничего не нужно. Жаль, что они не отправились в путь ранее, тогда они могли бы продолжать свой путь по назначению и встретили бы давно желанных людей.

4-го мая. — Прибыли к Кингуерской переправе, но мы никак не могли привлечь на себя внимание лодочника. Между нашим лагерем и Багамойо лежит затопленная равнина, шириною по крайней мере в четыре мили. Переправа нашей экспедиции через эту широкую водяную пустыню займет довольно много времени.

5-го мая. — Кингваре, владетель лодок, пришел около 11 часов из своей деревни Гонгони, лежащей по ту сторону водной равнины.. Он привез с собой две короткие, валкие лодки, куда одновременно могли поместиться только двенадцать человек. Мы прибыли в деревню Гонгони уже после трех часов пополудни.

6-го мая. — Убедив Кингваре в крайней необходимости быстрого действия с его стороны и обещав ему прибавить еще пять золотых данкаров, я наконец к величайшему удовольствию увидел, как в лагерь прибыл последний из моих людей.

Через час мы были уже в пути, и шли таким шагом, какого я еще никогда не замечал у людей моего каравана. Чувства всех людей напряжены в высшей степени, ибо в их движениях высказывается оживление, даже безрассудство, слишком ясно говорящее о том, что происходит в их уме. Вероятно, и мои движения верно передают мои чувства, и я нисколько не стыжусь признаться в овладевшей мною радости. Я горжусь мыслию, что моя поездка увенчалась успехом; но, говоря по чести, я не чувствую от этого такого наслаждения, как при мысли, что завтра я буду сидеть перед столом, щедро установленным всеми хорошими яствами сего мира. Какой почет я отдам окорокам, картофелю и хорошему хлебу! Не правда ли, какое несчастное состояние ума? А друг мой! когда голод, грубая, омерзительная пища доведут вас до того, что вы будете походить на скелет — когда вы пройдете по одному из болот Макаты и пройдете 525 миль в тридцать пять дней по такой воде, какая застигла нас — тогда вы скажете что подобная пища годна богам!