Как я стал собой. Воспоминания

Письмо к Ницше с предложением обратиться к Брейеру, как и два последующих на ту же тему, есть в английской аудиоверсии романа. Это ошеломительная находка подкрепила мою верность афоризму Андре Жида: «Вымысел – это история, которая могла бы случиться».

Глава тридцатая «Лжец на кушетке»

Побывав на седьмом небе со своим романом «Когда Ницше плакал», я был вынужден вернуться на землю, потому что мой учебник «Теория и практика групповой психотерапии» снова нуждался во внимании. Ему было уже десять лет, и требовалось обновить и освежить его, чтобы он мог и дальше конкурировать с другими учебниками.

Следующие полтора года я чувствовал себя впряженным в ярмо, день за днем изучая в библиотеке медицинской школы Стэнфорда проделанные за десятилетие исследования в области групповой терапии, добавляя в учебник релевантные новые сведения и – это было труднее всего – выбрасывая фрагменты старого материала.

А на задворках моего сознания постепенно формировался еще один роман. Во время велосипедных поездок и в тихие минуты перед сном я экспериментировал с сюжетами и персонажами – и вскоре начал работать над притчей, которую впоследствии назвал «Лжец на кушетке». Меня забавляла эта двусмысленность: в моей книге должно было много говориться и о лжи, и о психотерапии на кушетке[31].

Завершив период своего ученичества в написании романов, я выбросил тренировочные колесики и больше не суетился, прикидывая, как вписать персонажей и события в исторически достоверное время и место. В этом новом проекте я собирался доставить себе удовольствие, полностью сочинив сюжет, населенный придуманными персонажами. И, если только мир не более безумен, чем мне представлялось, должен был получиться такой вымысел, который не мог бы случиться ни при каких обстоятельствах.

Однако под прикрытием нереалистичных событий комического романа я намеревался исследовать серьезные и важные вопросы. Следует ли нам, как настаивали первые психоаналитики, скрывать свое истинное «я» и предлагать пациенту только интерпретации и «пустой экран»? Или, напротив, нам стоит быть открытыми и искренними, показывая пациентам наши подлинные чувства и переживания? А если так, то какие нас могут поджидать западни?

В профессиональной литературе я немало писал о первостепенной важности отношений в психотерапии. Преобразующей силой в терапии является не интеллектуальный инсайт, не интерпретация, не катарсис; изменения происходят благодаря глубокому, аутентичному взаимодействию между двумя людьми. Современная психоаналитическая мысль тоже постепенно приходит к выводу, что одной интерпретации недостаточно. Сейчас, когда я пишу эти слова, одна из наиболее широко цитируемых в последние годы психоаналитических статей носит заголовок «Неинтерпретативные механизмы в психоаналитической терапии: то самое «нечто большее», чем интерпретация».

Это «нечто большее», которое называют «моментами сейчас» или «моментами встречи», не слишком отличается от того, что мой вымышленный персонаж Эрнест в «Лжеце на кушетке» пытается описать в статье под названием «Пространство между пациентом и терапевтом: аутентичность в терапии».

В своей практике, как групповой, так и индивидуальной, я всегда стремлюсь к аутентичной встрече со своими пациентами. Я стараюсь быть активным, лично вовлеченным и часто фокусируюсь на «здесь и сейчас». Редко выдается сеанс, на котором я бы не спросил пациента о наших отношениях. Но насколько значительную часть себя следует раскрывать терапевту? Чрезвычайно важный вопрос об открытости терапевта, о котором идут жаркие споры в нашей сфере, в этом комическом романе анализируется, препарируется и доводится до абсурда.

Я только что, впервые за многие годы, перечитал «Лжеца на кушетке» и был поражен тем, как много я забыл. Во-первых, хотя сюжет его полностью вымышлен, в него вплетено немало реальных событий из моей жизни. Такой прием – не редкость; я слышал, Сол Беллоу говорил: «Если в семье рождается романист, семья обречена». Хорошо известно, что на страницах прозы Беллоу можно встретить множество персонажей из его детства и юности. Я последовал его примеру.

Примерно за год до написания «Лжеца на кушетке» знакомый моего знакомого попытался надуть меня, продав мне акции компании, которой, как я узнал впоследствии, не существовало в природе. Мы с женой вручили ему пятьдесят тысяч долларов для инвестиций. Хотя вскоре мы получили очень солидно выглядевшие сертификаты о депозите в одном из швейцарских банков, в нем все же было что-то такое, что возбудило во мне подозрения.

Я отнес сертификаты в американское отделение этого банка и узнал, что подписи на них подделаны. Тогда я позвонил в ФБР и проинформировал мошенника о своих действиях. Как раз перед моей встречей с сотрудниками ФБР он объявился у меня на пороге с пятьюдесятью тысячами долларов наличными. Эти события и мошенник вдохновили меня на создание образа Питера Макондо – плута, который наживался на терапевтах.