Как я стал собой. Воспоминания

Годы спустя, когда я писал об этом романе эссе для сборника «Хрестоматия Ялома»[30], я задумался о происхождении той ключевой идеи. Возможно, она родилась из романа Германа Гессе «Игра в бисер», в котором есть история о двух целителях, молодом и старом, которые живут на разных концах континента. Молодой целитель заболевает, впадает в отчаяние и пускается в долгий путь, чтобы искать помощи у своего соперника Диона.

Однажды вечером, остановившись на привал в оазисе, молодой человек втягивается в разговор с другим путешественником, стариком, который оказывается самим Дионом, – тем самым человеком, к которому он шел! Дион приглашает молодого целителя к себе домой, где они вместе живут и работают долгие годы, вначале как ученик и учитель, затем как товарищи. Много лет спустя, когда Дион заболевает, он зовет к себе своего младшего товарища и говорит:

– Я должен открыть тебе великую тайну. Помнишь тот вечер, когда мы встретились и ты сказал мне, что идешь повидать меня?

– Да, да. Я никогда не забуду тот вечер и свою первую встречу с тобой.

– Так вот, – говорит Дион, – я тоже пребывал тогда в отчаянии и шел к тебе попросить о помощи!

Аналогичный обмен ролями происходит в «Чрезвычайной ситуации», малоизвестной неоконченной пьесе, написанной психиатром Гельмутом Кайзером и опубликованной в одном психиатрическом журнале в 1962 году. В этой пьесе женщина приходит к психотерапевту и умоляет помочь ее мужу, тоже психотерапевту, который пребывает в такой глубокой депрессии, что может покончить жизнь самоубийством.

– Конечно, я готов с ним встретиться. Попросите его позвонить, чтобы мы назначили время сеанса, – соглашается терапевт.

– В том-то и проблема! Мой муж отрицает, что он в депрессии, и отказывается прибегать к терапии.

– В таком случае, – говорит терапевт, – мне жаль, но я не вижу, каким образом я мог бы помочь.

– Вы могли бы встретиться с ним, притворившись пациентом, а потом найти способ помочь ему, – возражает женщина.

Увы, мы не узнаем, сработала ли эта стратегия, поскольку остальная часть пьесы так и не была написана.

Впоследствии мне пришло в голову, что я был свидетелем аналогичной ситуации в собственной жизни. Как-то раз я видел, как Дон Джексон, психиатр, отличающийся изобретательностью своего подхода, беседовал с больным хронической шизофренией. Пациент был одет в фиолетовые брюки и струящийся пурпурный халат. Он проводил свои дни в палате, величественно восседая на высоком кресле, и молча взирал как на сотрудников, так и на пациентов, словно они были его подданными.

Доктор Джексон пару минут наблюдал это царственное поведение пациента, затем рухнул перед ним на колени, склонил голову до земли и вручил этому человеку ключи от палаты со словами: «Ваше величество, это вы, а не я, должны ими владеть».

Пациент ошарашенно уставился на ключи и коленопреклоненного психиатра и произнес первые за много дней слова: «Мистер, один из нас определенно спятил».

Ближе к концу нашего пребывания на Сейшелах я стал замечать ухудшение зрения вкупе с очень болезненной реакцией на утренний свет. Местный врач дал мне какой-то бальзам, который уменьшал боль, но светобоязнь не проходила, и вскоре мне уже приходилось оставаться в темноте примерно до полудня, после чего свет становился более терпимым.

Единственным помещением без окон была ванная, так что каждое утро до полудня я писал в ванной комнате, пользуясь только светом своего компьютера. Это были первые симптомы дистрофии Фукса – болезни роговицы, которая станет для меня источником дискомфорта и проблем со зрением на много лет. При этом расстройстве происходит уменьшение числа эпителиальных клеток роговицы, которые перерабатывают жидкость, накапливающуюся за ночь, когда веки сомкнуты. Роговица становится утолщенной и вздутой, что ухудшает зрение. Когда утром глаза открываются, жидкость из роговицы постепенно испаряется, и в течение дня зрение медленно улучшается.

Работа над романом шла так хорошо, что я остался бы на Сейшелах и дольше, проводив Мэрилин в Париж, но мне необходимо было побывать у офтальмолога. В Париже я узнал, что единственная для меня возможность – пересадка роговицы, процедура, которую я отложил до нашего возвращения в Стэнфорд.

Мы сняли неподалеку от Люксембургского сада квартиру с превосходными ставнями. Они позволяли мне писать в темноте на протяжении следующих двух месяцев, пока я не закончил книгу. Я отослал рукопись своему агенту, Ноксу Бургеру, который представлял издателям «Палача любви». Он тут же отверг ее со словами: «Я не смогу продать этот роман: в нем же ничего не происходит!»