Как я тебя потеряла

– Ты никогда меня не знала. Ты не видела, как я рыдала в три часа ночи, пока у меня не оставалось слез, потому что я не могла сцедить достаточно молока для следующего кормления сына. Я даже кормить его не могла! Знаешь, что при этом испытываешь? Знаешь, какой одинокой можно себя чувствовать в темноте, включая без звука повтор «Закона и порядка: Специальный корпус» [22], чтобы не разбудить никого в доме? Мне удавалось его укачать, он спал, а мне приходилось сидеть с голой замерзшей грудью, засунутой в молокоотсос, чтобы сцедить достаточно молока для его кормления, когда он снова проснется через два часа. Иногда требовалось сорок пять минут, чтобы набрать всего одну унцию [23], и я оставалась спать на диване, не в своей удобной кровати, где мне было так комфортно. Я не шла в постель, потому что знала, что сдохну, если мне придется через час снова из нее вылезать. Снова вытягивать себя из-под одеяла! Пришло время принять то, что я сделала, и смириться. Я больна. Не моя вина, что это со мной случилось, но мне все равно придется жить с последствиями. Я убила собственного сына, а теперь пытаюсь убедить себя, будто невиновна, а Дилан все еще жив. Я была так убедительна, сама поверила, что это правда! Я просто хотела, мне было нужно…

Мне нужно было поверить, что я не в состоянии принести вред младенцу, моему ребенку. Хотя глубоко внутри я с ужасом понимала, что именно на это я как раз способна. Это осознание было самым жутким. Сознание иногда действует очень своеобразно, чтобы ты принял то, что тебе трудно признать.

Я вздыхаю. Я испугана и сломлена.

– Это не самое вероятное объяснение, Кэсси, а единственное. Чем быстрее я смирюсь с тем, что сделала, тем более вероятно, что мне станет лучше.

Но я не верю сама себе. Не верю, что мне когда-нибудь станет лучше.

Глава 16

Сегодня среда, в этот день я должна отмечаться у инспектора по надзору за условно-досрочно освобожденными. Я должна поддерживать постоянный контакт с моим инспектором Тамарой Грин: лично появляться у нее в кабинете раз в две недели, а в остальные недели звонить ей по телефону. На этой неделе положен телефонный звонок, я очень рада этому, учитывая, что последний час я убирала дом после вчерашнего. Не думаю, что смогла бы сегодня встретиться с ней лично. Я сижу в том же положении на своем обшарпанном коричневом диване, на том же месте, где просидела всю ночь, глядя на фотографии в альбоме. Я умоляла себя вспомнить, как собирала снимки на последней странице. Думаю, я все-таки заснула, по крайней мере, ненадолго, потому что не помню, как на часах 2:24 изменилось на 3:52, но все остальное время я просто тупо сидела.

Я подумывала позвонить Тамаре после того, как получила фотографию. Она милая женщина, и я не сомневалась, что она смогла бы помочь. Теперь я испытываю облегчение, что не сделала этого. Может, она и милая женщина, но не уверена, что инспектор смогла бы махнуть рукой на то, что я собрала жуткий альбом из сегодняшних Диланов, потом извлекла один снимок, положила в конверт и написала на нем свой адрес и фамилию. Добрые доктора в «Окдейле» сразу начнут готовить мою старую камеру (или палату) к приему, я даже трубку повесить не успею. Единственное, что я сейчас могу, это вести себя тише воды ниже травы, отвечать на вопросы и постараться не заорать.

– Эмма, как вы? – Тамара говорит теплым и дружелюбным голосом. Как она может так обыденно разговаривать, когда мой мир рассыпается на части?

– Все хорошо, спасибо, – заставляю произнести себя, но меня выдает голос. Тамара не обращает на это внимания и продолжает задавать вопросы по списку, как положено.

– Как идут поиски работы?

Далее следуют бессмысленные вопросы, – карусель, на которой мы обе катаемся, только на этот раз я жду. Жду, когда Тамара объявит: она знает, что я сделала, она знает, на что я способна. Но она этого не говорит. Теперь вся моя жизнь станет такой? Я всегда буду ждать, когда кто-то внезапно заявит, что знает мою тайну? И постоянно буду гадать, что еще найду из содеянного мной?

Я не успеваю осознать, как ответила на все вопросы Тамары (очевидно, мои ответы ее удовлетворили), а она уже говорит, что мы увидимся на следующей неделе, и прощается.

Сегодня я не буду ничего делать. Кэсси не звонила, и Ник тоже.

Когда они уезжали вчера вечером, я едва ли что-то им сказала, просто кивнула. Ник объявил, что возвращается в «Трэвелодж», проведет там еще одну ночь, будет на связи, но я знаю – не будет. Статьи не вышло, и его интерес к моему затруднительному положению после того, как он узнал правду, иссяк. «Он тебя жалел, это единственная причина, почему Ник вообще согласился помочь. Он все это время знал, что ты виновна».