А если быть честной с самой собой, то и я тоже. Мои глаза жжет от усталости и слез, пролитых прошлой ночью, но на душе легче. Я больше не волнуюсь, не гадаю, не вру сама себе. В последние два дня я смогла «просмотреть» воспоминания о первых днях с Диланом. Я осознала, как же мне было трудно. Я не могла сделать это все три года в «Окдейле», а сейчас посмотрела фактам в лицо. Я все еще жива, даже если и ненавижу себя за содеянное.
Это я могу принять. Я жила с ненавистью к себе со дня смерти моего сына.
Когда в шесть вечера мне звонят в дверь, я ожидаю увидеть Кэсси. Отвожу в сторону занавеску на окне в гостиной и с удивлением вижу Кэрол из гастронома. Женщина нервно уставилась на мою дверь. Она что-то держит в руке, похоже, коричневый бумажный пакет. Принесла сыр? Сейчас я не в силах даже думать о еде. «Ой-ой, мне кажется, у нас возникла проблема, Лен».
Но я все равно не могу допустить, чтобы она стояла у меня на пороге, поэтому открываю дверь.
– Здравствуйте, Кэрол, как вы?
Я не хочу начинать разговор, в особенности сегодня, но также не хочу показаться грубой. Просто надеюсь, что, став свидетельницей той сцены, которую я на днях устроила на улице, она не решит, будто может ко мне заявляться, когда захочется. На самом деле я в некоторой степени чувствую себя так, словно попала в ловушку. Я даже не знала, что она живет совсем рядом. Почему Кэрол это ни разу не упомянула во время моих многочисленных посещений магазинчика? Я сама выхожу на крыльцо, а не приглашаю ее войти. Да, знаю: это невежливо.
– Эмма, простите, что я вот так заявилась к вам на порог. Я не хочу, чтобы вы считали меня назойливой или…
– Конечно, я не считаю. – Но именно так я и считаю.
– Просто вот это сегодня утром оставили у моего дома для вас. – Она приподнимает коричневую коробку. – Я очень торопилась в магазин и забыла занести ее перед работой. Надеюсь, это не очень важно?
Кэрол смотрит на меня, ожидая объяснений, но я не свожу глаз с коробки. Не произношу ни слова, и она с неловким видом вручает мне коробку.
– Вы видели, кто ее оставил? – резко говорю я, и Кэрол понимает – да, это важно. Это очень важно.
– Да, я была дома, когда приехал парень из службы доставки. Он сунул коробку под цветочный горшок, потому что она не проходила сквозь щель в двери, и прикрепил бумажку «Передано соседям».
Я переворачиваю коробку, и сердце замирает в груди.
– Должно быть, какая-то ошибка. Адресовано не мне.
Кэрол смотрит на коробку у меня в руках, на имя и фамилию «Сьюзан Вебстер», напечатанные черными буквами, затем снова на меня. У нее в глазах жалость, она протягивает руку и касается меня.
– Но она для вас, не правда ли?
– Я думаю, вам лучше войти в дом.
Кэрол сидит на моем уродливом коричневом диване и теребит край яркого пледа, которым я его прикрываю, чтобы спрятать пятна сомнительного происхождения, оставшиеся от предыдущих жильцов. Я стою, пребывая в слишком большом возбуждении, чтобы присесть. Ни одна из нас за несколько минут не произнесла ни слова.
– Откуда вы знаете, кто я?
Она поднимает взгляд, услышав мои слова, произнесенные напряженным голосом.
– Увидев фамилию на посылке, я поискала в «Гугле» и в конце концов нашла ваши фотографии, когда вы были еще Сьюзан Вебстер.
Вот как все просто. Я знала, люди смогут выяснить, кто я, но мне никогда не приходило в голову, что соседи станут искать в Интернете мои зернистые изображения. Я была так наивна, так глупа, что думала, будто люди слишком заняты собственной жизнью, чтобы их волновала моя.
– Я никому не скажу. Вас это волнует или что-то другое?
– Не знаю.
Понимание того, что меня рассекретили, заставляет забыть про посылку, которую принесла Кэрол.
– Простите, я не должна лезть не в свое дело. Я просто хочу, чтобы вы знали: ваша тайна останется тайной. Я не собираюсь давать объявление в газете или делать нечто подобное.
Она собирается встать с дивана.
– Останьтесь. – Я не хочу открывать коробку и не хочу оставаться одна. – Давайте я вам заварю чашку чая.
Кэрол не согласится. Теперь, узнав, кто я, она побежит отсюда как можно дальше и как можно быстрее.
– Это очень мило. Спасибо.
Кэрол остается почти на час, и мы разговариваем. Я говорю, что до сих пор ничего не помню про день смерти Дилана. Но не рассказываю, как прихожу в ужас от мысли, что не помню этого, потому что мое сознание пытается меня защитить. Я признаюсь в своем страхе: что могу никогда не узнать правду про случившееся с моим сыном. Но я не сообщаю ей про фотографию и про все остальное, произошедшее со мной с прошлой субботы. В ответ она рассказывает мне собственную историю.