Как я тебя потеряла

Я сглатываю комок, образовавшийся в горле, и часто моргаю, чтобы отправить назад слезы, которые угрожают пролиться по моим щекам. Сжимаю одеяльце Дилана, чтобы убедить себя, что я все это не придумала. Представляю, как папа сидит у себя за кухонным столом, складывая его аккуратным квадратиком, затем несет на почту, ставит на стойку перед оператором. Я не злюсь, мне просто грустно. Это я испортила наши отношения. У меня только один вопрос: могу ли я их исправить? Не поздно ли для нас снова стать отцом и дочерью? Я могу простить его за несколько дней жизни в аду, но сможет ли он простить мне четыре года такой жизни?

Если я буду и дальше тянуть, то вообще никогда не зайду внутрь. Выключаю двигатель, запираю машину и иду к двери паба под названием «Оружие Таллулы» в поисках ответа.

* * *

В пабе много народа, и я не сразу вижу отца. Длинная барная стойка из красного дерева обращена к входной двери, и когда я вхожу, протирающий ее молодой человек на мгновение поднимает голову, а потом снова возвращается к работе. Я осматриваю столики, заполненные людьми. Здесь обедают семьи, есть несколько студентов. В конце концов мои глаза останавливаются на столике, за которым сидит отец, вертя в руках нетронутую пинту «Гиннесса».

Жизнь взяла свое. Теперь отец выглядит на свои шестьдесят два года. Он казался старым после смерти мамы, за исключением тех минут, которые проводил с Диланом, но теперь он выглядит побитым жизнью совсем по-другому: усталым, сломленным и потерпевшим поражение. В детстве я иногда забиралась на ящик, в котором лежали мои игрушки, когда родители думали, что я заснула, и чуть приоткрывала занавеску на окне. Оно выходило в задний двор, и если я слышала знакомое потрескивание огня в костровой яме, то оставалась у окна и наблюдала. Мама и папа обычно сидели на качелях, он обнимал своими большими руками ее узкие плечи, и они просто смотрели на огонь, прижавшись друг к другу. Родители так крепко обнимались, что казались одним человеком. Она улыбалась ему, я видела, как ее губы произносят одно слово. Папа смеялся в ответ, смеялось все его лицо, – они понимали друг друга с полуслова. Один раз я осмелилась открыть дверь черного хода и сонно сказала маме, что проголодалась. Вместо того чтобы отправить меня назад в кровать, она исчезла в кухне и вскоре вернулась, сжимая что-то в руке, разрываясь между раздражением и любовью. Она принесла зефир. Обычно мы надевали его на палочки и немного обжаривали, как тосты. Мама говорила, что они так делали с ее мамой. Папа наблюдал за ней и улыбался. Казалось, он всегда улыбался, когда смотрел на маму. Он продолжал ей точно также улыбаться в день ее смерти и не позволял никому, кроме меня, видеть его боль.

Делаю глубокий вдох и направляюсь к его столику.

– Привет, дорогая, – здоровается папа, когда я останавливаюсь напротив него.

Он все это время смотрел на дверь и не сводил с меня глаз, пока я шла к его столику. На секунду или две я лишаюсь дара речи при виде его лица и звука его голоса после всего того времени, пока мы не виделись. Выдвигаю стул напротив него и сажусь, и все также тупо молчу.

– Ты не собираешься со мной здороваться? – спрашивает он, когда я продолжаю молчать.

– Здравствуй, папа, – отвечаю я, прилагая усилия, чтобы голос не сорвался. – Как ты?

Эти слова кажутся идиотскими, когда у меня в сознании на головокружительной скорости проносится столько вопросов, объяснений и извинений, но мои губы смогли выдать только это. Мы не можем просто сидеть здесь, молчать и смотреть друг на друга, гадая, каким образом все пошло не так.

– Пошли отсюда, – говорит папа.

Мы сбегаем из душного паба и отправляемся на прогулку вдоль реки. В первое время после смерти мамы мы часто так делали, просто чтобы не находиться дома. По мере того как у меня рос живот, прогулки становились короче. Как это ни парадоксально, я потеряла лучшего друга одновременно с получением такого желанного ребенка. Мне тяжело об этом думать. Я содрогаюсь и автоматически закутываюсь в жакет, спасаясь от холодного ветра. Папа выглядит обеспокоенным.

– На тебе мало мяса.

– С моим весом все в порядке, – заверяю его. – Не беспокойся: я слежу за собой. А ты можешь это про себя сказать?

– Я делаю все, что могу, дорогая, – отвечает он, и я еще раз чувствую себя виноватой. Нужно со всем покончить и убираться отсюда. Я очень счастлива снова видеть его, но это медленно убивает меня.

– Папа, – начинаю я и вижу, как мрачнеет его лицо.

– Вот она, – произносит он. – Причина нашей встречи здесь.

– Мы не смогли бы весь день уходить от темы.

– Нет, тут ты права. – У него очень серьезное выражение лица. – Я всю ночь гадал, почему ты позвонила, Сьюзан.

– Я получила отправленную тобой фотографию, – объявляю я, медленно произнося слова и наблюдая за выражением его лица. Я жду чувства вины, но вижу непонимание. Он поставлен в тупик.

– Какую фотографию? – спрашивает он и, судя по виду, искренне не понимает, о чем идет речь.