Как я вам нравлюсь теперь?

Она дружелюбно рассмеялась. Просто не верится, но я здесь, а рядом со мной – Тейлор Фейтфул. В голове чехардой проносились мысли – по большей части все они связаны были с желанием понравиться ей и подружиться.

– Надеюсь, я не показалась грубой, – сказала она. – Просто я не успела принять свою порцию кофеина.

– Нет-нет, нисколько.

– Я прочла подводку к вашему выступлению, пока настраивали микрофон, – сказала она. – Вы многое пережили и многого достигли.

Я потерла вспотевшие ладони. Подмышки тоже пропитались потом, даже девять слоев дезодоранта не спасли.

– Не уверена, – сказала я. – Сегодня, в окружении стольких замечательных людей, мне кажется, что я не сделала ничего…

Я осеклась. Зачем я вообще это сказала? Какое ей дело до меня?

Но ей было до меня. Более чем.

– Это бессмысленно, – поморщилась она. – Нельзя сравнивать чужие истории и достижения.

Тейлор взяла стакан воды и отпила через трубочку, чтобы ее знаменитая красная помада не размазалась.

– С тем же успехом можно сказать, что от меня нет никакого толку, ведь все, что я сделала, – это написала книгу о себе и своей жизни.

– Но это неправда! – перебила я ее. – Ваши книги очень мне помогли.

– Ну вот! Другие могут сказать то же самое о тебе. Важно не то, что с тобой происходит, а то, как ты с этим поступаешь. Ты была искренней, поднимая важные для других темы. Это смело. И тем самым ты помогаешь другим.

Боже, я люблю ее. Люблю-люблю-люблю.

Дальше мы продолжали общаться на равных, почти что по-дружески. Возможно, я это себе придумала, но все казалось настоящим. Волнение улеглось, все складывалось чудесно. Тейлор спросила меня о «Негодной…», и я выложила ей свою историю. Не ту приукрашенную версию, которая ждала своей очереди на затемненной сцене – с паузами в нужных местах для максимального эффекта и шутками, которые звучали уже миллион раз, но я притворялась, будто рассказываю их впервые. Я просто вывалила на нее всю правду. О том, как одиноко мне было путешествовать. О том, как меня бесили люди, которые хвастались, что достигли просветления. Я призналась, что раньше верила, будто со мной что-то не так – что у меня трудный характер, что я ершистая и неприятная. Но потом я прочла ее книгу и поняла, что со мной все было в порядке – просто мои границы все время кто-то нарушал.

– Я никогда раньше не смотрела под таким углом, – призналась я. Мне ужасно хотелось попросить ее о совместном фото, но с другой стороны, нельзя же ей мешать, пока она пытается расслабиться в комнате ожидания.

– Как я говорила в своей книге, – повторила она, – злость – это не хорошая и не плохая эмоция. Это всего лишь сигнал, что твои границы нарушены.

– Полностью согласна!

Наш разговор занял не больше восемнадцати минут – послышались аплодисменты. Эксперт по языку тела закончила выступление. Пять минут спустя она вернулась к нам – излучая облегчение и радость от того, что все прошло хорошо.

– У меня онемело лицо, – объявила она, когда мы наградили ее аплодисментами. На очереди хирург Брайан, следующая – я.

– Виктория? – вошел мужчина в черном. – Давай повесим на тебя микрофон.

Я сглотнула, осознав, где я нахожусь и что собираюсь сделать в ближайший час. Нервозность вернулась. Меня затрясло. Рот наполнился слюной, к горлу подкатила тошнота.

– Да, я готова. Секундочку.

Я повернулась к Тейлор, но ее уже не было рядом. Она поздравляла эксперта по языку тела и подбадривала хирурга Брайана. У меня оставалась еще куча вопросов к ней. Не чувствует ли она себя иногда обманщицей? Если сначала говоришь то, что считаешь правдой, а потом понимаешь, что ошибалась, – это по-прежнему считается правдой? Мечтает ли она иногда быть неидеальной? Хотя, возможно, она всегда идеальна. Но мне пора. Нужно проверить микрофон. Нужно отогнать все эти мысли и, выступая перед многотысячной толпой, ни на секунду не допустить неуверенность в себе.

Пора рассказать мою историю, и она должна быть правдой.

– Виктория? – снова позвали меня.

– Иду.

Я спросила, можно ли мне сначала зайти в туалет. А затем, стоило только нацепить микрофон, как выяснилось, что мне снова туда нужно. Техники забеспокоились: придется снимать аппаратуру, а потом снова надевать.

– Две минуты, – сказал Брайан. Я боялась, что он разозлится, но он только улыбнулся:

– Обычное дело.

Послышался шквал аплодисментов вперемешку со свистом и криками. Хирург Брайан выступил на отлично.

Мочевой пузырь был пуст. Тридцать секунд. Я вымыла и высушила руки. Тридцать секунд. Наклонилась к зеркалу и сделала несколько глубоких вдохов. Тридцать секунд. Посмотрела на свое отражение. Безупречно ровное выражение лица. Помада не размазана. Я выглядела так, будто прекрасно разбиралась в том, о чем буду говорить.

– Так и есть, Тори, – сказала я своему отражению. – Все так, блин, и есть.

Время вышло.