Тэтчер хотела дебатов, но ответы Вигдис, вероятно, были слишком расплывчатыми и философскими, чтобы поддерживать динамичный диалог. На фотографии, изображающей глав и представителей государств, они смотрят в противоположных направлениях. Тэтчер смотрит на Вигдис с полуоткрытым ртом, в то время как Вигдис стоически глядит куда-то в сторону с теплой улыбкой. В конце концов Тэтчер рано закончила встречу: ей надо было посетить отдаленные Фолклендские острова в Атлантике, где назревала конфронтация с аргентинской военной хунтой, которая через два месяца переросла в войну.
Тэтчер и Вигдис были двумя культовыми женщинами-лидерами 1980-х годов, и обе занимали свои посты на протяжении всего этого десятилетия. Однако их наследие невероятно сильно отличалось. В переломное время Вигдис стала символом стабильности и всеобщей любимицей. Она вдохновляла женщин и детей на большие мечты. Она сажала деревья и беседовала с иностранными лидерами о воспитании детей.
Тем временем Тэтчер была известна как Железная леди, лидер с бескомпромиссным подходом. Она стала одной из самых любимых и самых ненавистных фигур в современной политике.
Ее администрация настаивала на невмешательстве в экономику – антиправительственную, антипрофсоюзную и приватизационную – в гармонии с рейганомикой[56]
по другую сторону Атлантики. Этот жесткий экономический подход впервые получил поддержку, когда Шведская академия наградила либертарианских мыслителей Фридриха Хайека и Милтона Фридмана Нобелевской премией по экономике в 1974 и 1976 годах соответственно. Но только в 1979 году, когда Тэтчер сменила действующее лейбористское правительство Великобритании, это политическое мировоззрение появилось в политике, эхом отозвавшись по всей Европе.В странах Северной Европы время было важнее всего: все, кроме Норвегии, находились в рецессии, и правительство, справедливо или нет, обвиняли в том, что оно создало порочный круг инфляции. Избиратели начали сомневаться в скандинавской социал-демократической модели обращения со свободным рынком, как с «хорошим слугой, но плохим хозяином». Высокие налоги и строгие правила помогали равным возможностям, но вредили устойчивому росту. Новый подход не требовал убеждения в доступности экономической лестницы для всех, но предлагал сделать эту лестницу более высокой, чем когда бы то ни было. Переход к дерегулированию экономики привел к взрыву роста успешных скандинавских корпораций.
Шведская IKEA покорила Европу, а затем и Соединенные Штаты фрикадельками и книжными шкафами «Билли», в то время как производственные процессы были перенесены в Восточную Германию, где рабочая сила была поразительно дешевой (с тех пор компания много раз извинялась за то, что частично полагалась на политических заключенных коммунистического режима). Финляндия превратила производителя резиновых ботинок Nokia во флагмана финской компании «Северная Япония», став лидером инноваций в области бытовой электроники и телекоммуникаций. Норвежцы, и без того невероятно богатые благодаря открытию нефти и культуре консервативных расходов, «освободили» свои нефтяные доходы, создав государственный нефтяной фонд для инвестиций, ориентированных на рынок, доходы от которого в основном направлялись на международные рынки. Датчане, изобретатели стиля жизни хюгге, варили еще больше пива «Карлсберг» и приветствовали туристов в Леголенде.
И еще была Исландия. Искать деньги страна решила в рыбной промышленности. До 1980 года она в значительной степени представляла собой нерегулируемую конкуренцию между городами и местными рыбаками. Несмотря на некоторые усилия, система – или ее отсутствие – привела к перелову рыбы и, из-за неопределенного будущего рыболовства, отсутствию инвестиций в более эффективные лодки и снасти. Правые политики отстаивали новое решение: рыночную систему квот. При распределении квот на основе прошлых показателей рыбный запас будет защищен от компаний, занимающихся переловом, а у рыболовства будут более определенные перспективы. Блестящее решение, не так ли? Ответ часто зависит от личного опыта людей в работе с системой. Многие видели, как их некогда оживленное рыболовное сообщество было уничтожено одной коммерческой сделкой: если рыбак А владеет 1 процентом годовой лицензии на треску, он может продать лицензию рыбаку Б, который уже владеет 2 или 10 процентами. При этом рабочие места перемещаются, а рыбные заводы сливаются – безработица растет в одном месте и сокращается в другом. Экономика Тэтчер продемонстрировала Исландии монополию на рыболовство. Конечно же через 30 лет после введения системы несколько крупных компаний владели большей частью квоты, используя более крупные и эффективные суда, чем небольшие предприятия.