Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля...

Ласково князь молодца принял, сам в дверях встретил, сам на стол, богатырям отведенный, указал. Занимай, мол, то место, какое нужным сочтешь. Ан не раньше, как о случившемся скажешь. Алешка и развернулся - это ему не привыкать стать. Речь завел - в палатах тесно стало. На каждое слово правды, десять полуправды, ан и то верно - красиво не соврать, правды не сказать. Соловьем заливается, и того не видит, как нет-нет, а набежит тучка на чело княжеское. Потому, хоть и совершил Алешка подвиг богатырский, хоть и постоял за честь княжескую, да только не ко времени. Взъярится Степь, о гибели Тугоркановой прознав, воспылает местью, на Киев всей силой своею страшною двинется. Тут и иные захотят из-под руки княжеской на волю податься, того не понимая, что дружно - не грузно, а врозь - хоть брось. Обиды старые припомнят, как князь мечом к покорности приводил. Только того и ждут, чтобы ослаб. Под себя, ровно куры, гребут. Невдомек, что не из прихоти своей народы под руку свою собирает, от того, что вдаль зрит - что суждено им навеки единым народом стать, потому как они одно и есть, хоть и обычаями разнятся. Да где там - разнятся? Одни кумиры по рощам да дубравам стоят, языком одним говорят, пусть и не все слова одинаковы, зато сердце у всех - одно, и мать-Сыра-земля - на всех одна... От того и не все слышит князь, об чем Алешка рассказывает, иные думы чело морщинами хмурят. Такие, что не всякому откроешь.

Не один князь хмурится. За столом богатырским тоже не видать, чтоб веселились особо. Радоваться бы должно, - прибыло их полку, новый товарищ объявился, да еще какой - то ему удалось, что им не под силу оказалось, а они сидят, что твои сычи. От того, должно быть, невеселы, - иному милость княжеская оказана, иной в чести ходить будет. Каждый себя, небось, средь первых первым мнил, а тут взялся ни весть откуда воробей залетный, ишь, как расчирикался. Не может того быть, чтоб силою взял, на него бревно из венца положи - он и переломится. Слово, должно, знает. Сбродовичи братья с Залешанами во все время порознь глядели, а тут одинаково на Алешку смотрят. Забыли неурядицы, что промеж них были. Отчего ж были? Ну, про то ведомо...

Далеко от Киева, в северную сторону, за лесами - за горами, есть город не менее славный, а то даже и поболее, ежели жителей его спросить. Имя тому городу - Новгород, ан иначе никто не скажет, кроме как прибавив Великий. Не за размер кличут, - за древность, за богатство, за важность. Спроси новгородца о Киеве, так он, пожалуй, хмыкнет, да рот скривит. Потому - в их город первые князья из-за моря пришли, по их зову, чтоб порядок в земле навести. И уже оттуда - в Киев. Это тамошним князь - указ, в Новгороде же - сами жители князьям указуют. Коли понадобится - призовут всем миром, челом ударят, а как сделал, зачем позвали, али не ко двору пришелся - так и ступай себе миром, пока по шее не надавали. Новгородцы - люди вольные, им никого над собой терпеть не пристало. У них что гости, что молодцы - не чета киевским. Про них слава по всей земле идет, что вдоль северных морей протянулась. Куда только не плавают купцы новгородские, говорят, до самого края мира на лодьях своих добирались, один даже шапку свою за край уронил, поймать хотел, так и сам едва не выпал, насилу словили. Молодцы тоже от купцов не далеко отстали - только они все больше лихостью промышляют. Так и живут: то с севера кто к ним с мечом пожалует, то они в ответ снарядятся, а как затишье - торг ведут. Им ли на Киев оглядываться, с князем киевским считаться? Один он такой, Великий Новгород, а что прочие об себе думают, так это пусть себе тешатся. Лягушка, вон, тоже думала с быком потягатися, а как дуться стала, так и лопнула.

Много песен о Новгороде сложено, много сказок про него сказывается, - уж никак не меньше, чем про Киев, ан то не сказка, а чистая быль.

Жил, говорят, в славном Великом Новгороде молодец один. Как его на самом деле звали-величали, про то забылось, а от жизни его прилипло к нему прозвище Буслая, да так, что не оторвать. Немало погулял на своем веку, а как время пришло - женился, детишками обзавелся, остепенился. Перестал перечиться с Новым городом, с людьми новгородскими, коих, бывало, поколачивал, состарился, живучи, да и преставился после веку долгого, разменяв девяностый годок... Осталась вдовицей жена его, Амелфа Тимофеевна, со всем прибытком да с детишками, об одном из которых, Василии Буслаевиче, и речь пойдет.

Рос Васька красавцем, весь в отца, в отца и удалью бесшабашной выдался. Хотелось матери, чтоб сынок ее, как вырастет, гостем стал, - куда как почетно, отдала о седьмом годке грамоте учиться, он и выучился, ровно играючи. Иному хоть кол на голове теши, глаза вылупит, рот разевает, и не поймет ничего, бревно бревном. Васька же, что услышит, то на лету и словит. Оглянуться не успели - он и читать, и писать, и счет вести обучился. Мало того, глядь-поглядь, а Васька-то - и на рожке, и на бересте, и на гуслях играть приспособился, так, что заслушаешься, а уж коли песню заведет - соловьи умолкают...