Как хочется счастья! (сборник)

«Опиум для народа», – чуть не брякнула я дедушкиными словами. Он так называл бабушкины травки, развешанные аккуратными веничками на чердаке для просушки.

– Вам, наверное, нелегко управляться с вашими помощницами? – без обиняков спросила я Таисию. Мне хотелось узнать, что же все-таки подвигло эту женщину с вполне востребованной светской профессией не на новое замужество, не на рождение детей, которые вполне могли бы еще появиться – ведь Таисия была еще не старой, а на нелегкий, в принципе, труд в обществе странных женщин с искалеченными судьбами.

– Я знала, что вам расскажут много неприятного о моих сестрах, может, и обо мне. – Таисия приняла задумчивый вид, заварила чай, поставила передо мной чашку и уселась сама. – Все без исключения так или иначе, но они пострадали из-за любви к мужчине…

Я отметила, что она не стала включать себя в общий список жертв сильного пола.

– … Но сейчас этих женщин объединяет уже не их прошлое, то есть не греховная любовь, а любовь и служение ради самого Высокого, что есть на Земле. Любовь к тому, кто в свое время пожертвовал собой ради них. И они, осознав это, перестали любить своих никчемных и часто продажных и несправедливых Петек, Колек, Зурабов, Магометов. Ну и … всех остальных. Найдя в своей душе другую любовь, они уже не хотят возвращаться к мужчинам. Они заняты простыми делами и молитвами…

Для простой бухгалтерши выражается она не хуже профессионального литератора, подумала я. Уж не посещала ли Таисия какие-нибудь курсы американских сайентологов, которых и в наших местах еще несколько лет назад было предостаточно.

– … Это очищает их души, дает занятие и не позволяет тосковать. А от тоски, сами знаете, недолго и руки на себя наложить…

– К счастью, я этого не знаю, – сболтнула я. – Скажите, а вы где-нибудь учились организации этого дела, может быть, психологии…

Таисия посмотрела на меня очень строго, но не ответила – сделала вид, что возится с самоваром. Тогда я снова спикировала на нее, пытаясь вызвать у нее возмущение или раздражение, что позволило бы ей раскрыться:

– В церковь к молитве приходят разные люди. Не все среди них праведники. Однако же ваши «сестры» терпят присутствие этих людей не только на молитве, но и в вашем дворе и не относятся к ним грубо, как к посетителям и воспитанникам художественной школы. Разве это терпимая выходка, когда дети приходят на занятия и видят измазанные двери. Сами знаете, чем измазанные. – Невольно я повторила Таисины слова и, вытащив фотографии, присланные в редакцию, разложила их перед ней. – Разве терпимыми нужно быть не ко всем?

– Грешники, приезжающие молиться, приносят пользу, – без обиняков сказала Таисия, даже не посмотрев на фото. – Они дают деньги и нам. Своими пожертвованиями они позволяют нам нести наш крест. Вы видели, что я стараюсь, чтобы мои помощницы были сыты, одеты и обуты. И я хочу, чтобы у них появилась более прочная крыша над головой, чем эта. – Она посмотрела на меня своими пронзительными глазами, и я невольно вспомнила о кукольном доме. «Матушка» видела меня насквозь. – Поверьте, есть огромная разница в их содержании у меня и тем, что они видели, когда находились в миру.

– Но может, стоит тогда просить деньги на строительство нового дома, а не отбирать у детей школу? Среди них ведь есть и талантливые. И даже если бы и не было, то это бы не имело никакого значения. Ведь дети должны где-то учиться рисовать…

Настоятельница встала и выглянула в окно.

– Пойдемте, посмотрим. Они уже там. – Я снова заметила недобрый огонек в ее глазах. Мы прошли назад тем же путем через кукольные кельи и вышли во двор, обошли здание трапезной и подошли к тяжелым дверям. Двери оказались отперты – внизу угадывалась полоска света. Я потянула на себя массивную, остывшую уже после дня металлическую ручку. Огромное помещение было освещено и показалось мне ярким и нарядным – наверное, по контрасту с бедными, неосвещенными кельями-комнатушками. Я вошла, не затворяя за собой дверь. Таисия, я это чувствовала, осталась снаружи. Лидия Васильевна, хорошо видимая, издалека выглядевшая очень красивой – нежной, неожиданно девичьей красотой, в своей прежней сиреневой кофте сидела, закинув ногу за ногу, между мольбертами, а перед ней стояла табуретка с пепельницей и тонким стаканом, наполненным чем-то прозрачным желто-зеленым.

«Сухое вино, – подумала я. – Похоже, сегодня они сменили репертуар».

В дальнем углу помещения невзрачного вида мужчина в засаленной куртке лихорадочно накладывал толстые мазки на натянутый холст.

– Гога, – догадалась я. Больше в помещении никого не было.

– Присаживайтесь, – решительно подвинула к табуретке второй стул Лидия Васильевна, при этом встряхнулись ее легкие светлые кудряшки.

– Хотите вина? – она достала откуда-то снизу чистый стакан и наполовину опорожненную зеленую бутылку. – Не французское, но очень неплохое. – От ее сигареты, как всегда, поднимался дымок.

Хотя я не курила, мне захотелось вина и сигарету, но, сославшись на исполнение обязанностей, я отказалась.