Как художники придумали поп-музыку, а поп-музыка стала искусством

О, вот это кайф, да ну на хер, хочу миллиард, Надуть шары Джеффа Кунса, Дома в ряд картины Кондо, Затариться на Christie’s с моей крошкой, жить в MoMA, Вдыхать запах Бэкона и обезжиренного бекона. Дом похож на Лувр или Тейт-Модерн, Я на торгах совсем ошалел, О, вот это кайф, а, на хер, хочу триллион, Каждую ночь проводить с Моной Лизой, Только чтоб была современней и симпатичней, В углу кухни – желтый Баския, Давай, прислонись к этой хрени, Блю, она твоя.

Пикассо как безусловную звезду мира искусства Jay-Z уже упоминал в песне «Friend or Foe» (1996), а теперь к нему добавились имена Уорхола, Ротко, Кунса, Фрэнсиса Бэкона, Джорджа Кондо и, самое главное, Жана-Мишеля Баския. Работы последнего, как утверждается, даже вдохновили рэпера на создание некоторых песен, в том числе «Most Kingz» (2010), в припеве которой речь идет о картине «Карл Первый» (1982) – живописном трибьюте художника-музыканта Чарли Паркеру. «Понятное дело, я – новый Жан-Мишель», – продолжает рэпер в той же песне, отзываясь на поклонение Леннона Ван Гогу. Разница в том, что, романтически отождествляя себя с художником-аутсаудером, Jay-Z видит за фигурой Баския не только историю искусства, но и историю арт-попа, итогом которой стала канонизация в качестве искусства черной музыкальной культуры.

В год выхода «Picasso Baby» представители Jay-Z раструбили на весь мир о том, что исполнитель заплатил четыре с половиной миллиона долларов за картину Баския «Мекка» (1982). И это лишний раз подтвердило, что место гениального художника-провидца в фокусе культа заняла искушенная в коллекционировании рэп-звезда.

«Он меня просто использовал, это было нечестно», – пожаловалась Абрамович, которая сочла клип «Picasso Baby» банальным заказным повторением ее перформанса. «Сотрудничество с Леди Гагой, например, принесло мне огромную пользу: у нее сорок пять миллионов подписчиков, и все эти молодые ребята узнали о моей работе», – сказала художница. Похоже, ее беспокоило, что Jay-Z не выполнил свою часть сделки, то есть не внес лепту в создание Института Марины Абрамович (на что нужен не один миллион долларов). Позднее, однако, выяснилось, что рэпер совершил пожертвование, и довольно внушительное. Извинения со стороны Абрамович последовали в 2015 году, когда стало понятно, что затея Jay-Z не была игрой в одни ворота. Джонатан Джонс из The Guardian, сравнивая выставочный тур Абрамович с битломанией, отмечает, что она была всего лишь «именем в учебнике истории искусства», пока не вышла на арену популярной музыки (или это был стадион?). «Кто-то должен был в конце концов это сделать, – пишет Джонс. – Благодаря Абрамович искусство не просто вышло за пределы галереи – оно оказалось в гуще концертных страстей и подросткового поклонения».

Мастера переработки культуры – от Леди Гаги до Jay-Z – популяризируют все некогда скандальные, броские приемы арт-попа, слагая из них развлекательное зрелище, пригодное для церемонии вручения наград. В таких условиях стремление к отличию – во всяком случае, к такому отличию, которое прежде снабжало музыканта изюминкой романтической независимости, – стало бессмысленным.

* * *

«Танец школ искусств» с самого начала строился как дуэт-поединок представлений о подлинном и сотворенном: черном и белом, натуральном и театральном, интуитивном и продуманном, музыке и искусстве. Романтическое стремление отличаться и идти наперекор доходило в своей двойственности до того, что решительно и иронично отрицало само себя: ориентированный на центральноевропейский авангард панк не желал синкопировать, постпанк культивировал «белую» фрустрированную нервность, а инди-рок – бесполый провинциальный инфантилизм. Всё это вполне соответствовало интеллектуализму арт-колледжей и подпитывалось им как исключение, подтверждающее правило. Если «чистые» музыканты оттачивали жанровые и стилистические приемы, не находя в этом напряжении сколько-нибудь интересного сюжета для себя, то выходцы из арт-колледжей – просто из жажды соперничества или из осознанного приятия собственных клише – отталкивались от него в своем самоопределении. Их «танец» всегда учитывал это напряжение, и их безусловная верность парадоксальной, невозможной идее популярного, сексуального, вычурного и в то же время естественного авангарда – который, даже умоляя: «На хрен искусство, давайте танцевать!» – подчеркивает значение слова на букву И, – завораживает визуальных художников, привлекая их внимание к поп-музыке.