Я мгновенно представил, как у лишенного сна Донни случится приступ эпилепсии, в результате которого его просто исключат из учебки. Я ведь останусь один. Я не был настолько уверен в своей способности выдержать тренировочный процесс без Донни. После этого Донни найдет себе работу, скажем, поваром на корабле посреди океана, не став «морским котиком», как он мечтал, а я при этом вообще могу оказаться где угодно. Я прикинул, что шансы на то, что мы с Донни останемся вместе, крайне малы.
Мы не стали дожидаться, пока сержант придумает, как еще уклониться от наших проблем, и просто покинули его кабинет – мечта о «котиках» осталась за дверью.
Донни должен был вернуться в Мичиган с другим нашим кузеном, который возвращался через Теннесси с весенних каникул во Флориде, но, принимая во внимание наши наполеоновские планы относительно поступления на военную службу, мы дали кузену отбой. Итак, теперь надо было думать, как вернуть Донни домой. В конечном итоге отцу Донни пришлось использовать накопленные мили постоянного клиента авиалиний, чтобы доставить Донни самолетом в Мичиган.
Я помню, как мы с Донни шли по аэропорту. Он не брал с собой вещи, когда ехал из дома, поэтому вся его ручная кладь уместилась в одном контейнере Rubbermaid, который мы заклеили скотчем. Это была самая лучшая неделя – наша неделя.
С тех пор мы с Донни постоянно поддерживали связь, но жизнь распорядилась так, что с возрастом мы общались все реже. Он поступил в колледж, я поступил в колледж, и мы практически не виделись.
Я все еще чувствую за собой вину, ведь 30 декабря 2007 г. еще один тревожный звонок раздался в нашем доме.
В то утро мама спустилась, снова плача навзрыд.
Она сказала мне, что Донни погиб в автокатастрофе.
Донни было всего двадцать. Субботним вечером он пошел в гости к другу и засиделся допоздна. Донни был уставшим, и поэтому друг предложил остаться переночевать, но Донни сказал, что обещал маме сходить утром на воскресную службу.
В 3 часа утра всего лишь в нескольких минутах езды от дома Донни, видимо, уснул за рулем. Его машина врезалась в дерево со стороны водителя – это была мгновенная смерть.
Как и четыре года назад, мы снова отправились в бесконечный путь на похороны моего брата.
Говорят, нет ничего страшнее, чем хоронить собственного ребенка. Дядя Дон и тетя Крис собирались хоронить второго. Как бы там ни было, тетя Крис подошла ко мне и спросила: «Ты в порядке?»
Я не мог поверить, что после всего того, что она пережила с Мэттом, и тем, что переживала сейчас с Донни, ее волновало мое самочувствие. Я никогда не забуду ту силу веры, которую она проявляла в минуты такого страшного горя.
Мой двоюродный брат Рейчел также был почти одного возраста со мной. Мы всегда и везде были втроем: Донни, Рейчел и я, – мы были ровесниками и всегда находили занятия по интересам. Когда мы приехали в Мичиган и я увидел Рейчел, меня сразу пронзило ощущение того, что одного из нас нет и никогда больше не будет – больше никогда мы не соберемся втроем.
На похороны Донни пришло очень много людей – говорят, было больше тысячи. Несколько человек выступили с речью, много хорошего было сказано о Донни. Он был чудесным парнем, которого все любили и уважали. На похоронах присутствовало много тех, для кого Донни был лучшим другом, хотя я знал, что он был моим самым лучшим другом. Я много чего хотел бы ему сказать, но боялся говорить на публике, поэтому я промолчал. И я буду жалеть об этом всегда.
Мы ездили на место аварии. Это было жуткое зрелище. Посреди поля стояло одно-единственное дерево, и именно в этом месте его машина съехала с дороги. Одно дерево, которое стало для Донни роковым. Глядя на дерево, было сразу понятно, что удар был очень сильным. Водительское сиденье было вжато в пассажирское.
Я отрезал небольшой кусок коры, чтобы сохранить его в память о Донни. Позже дерево срубили, и часть дерева использовали в качестве материала, из которого сделали кресло-качалку для его отца, дяди Дона. Я повесил кору на зеркало в своей комнате, чтобы видеть ее каждый день. Спустя несколько лет я ее снял. Воспоминания о Донни, которые всегда были со мной благодаря этому кусочку коры, конечно, с одной стороны, приносили мне тепло, но, с другой стороны, они были очень болезненными – более болезненными, чем я мог вынести.
В поисках предназначения
Даже после смертей Донни, Мем и Мэтта я никогда не злился на Бога. Но я начал задавать себе вопросы о том, почему я все еще здесь, а их уже нет. Почему мне разрешили жить дальше, а их забрали.
После Игр 2010 г., когда Чип Пью и Донован Дегри спросили меня о жизненных целях, в моей голове сложилась мозаика из всех событий последних шести лет – передо мной встал один-единственный, самый главный вопрос: если я умру, какое наследие я оставлю?
Я продолжал размышлять.
Если я умру, какое наследие я оставлю?
Ответ, который пришел мне на ум, мне совсем не понравился.
Кроссфит.
Неужели моим наследием станет кроссфит?