С утра Анна – внешне спокойная, внутри содрогающаяся от страха – отправилась в здание ОГПУ, предварительно попросив знакомого греческого консула связаться с Лондоном и Филадельфией, если к вечеру она не вернется. Часовой на входе отправил ее к одному из боковых подъездов, где ее впустили и откуда повели лабиринтом длинных и узких коридоров в маленький кабинет. Там были лишь стол и несколько стульев с неудобными прямыми спинками. Туда же вошел и долговязый мрачного вида человек, который назвался секретарем по вопросам религий ОГПУ. Он знал, что Анна говорит по-русски, но – тем не менее – спросил, не желает ли она воспользоваться услугами переводчика. Она тут же ответила согласием, поскольку, во-первых, желала, чтобы ее ответы были правильно поняты, а во-вторых, потому, что хотела таким образом выиграть время, чтобы собрать мысли в порядок. В кабинете появился молодой человек приятного вида, бегло говоривший по-английски, и допрос начался. Ее спрашивали о квакерской вере, о той работе, которую квакеры делают в России теперь и делали в прошлом. Кто финансировал эту работу, и вообще, почему они решили тут работать. Анна легко ответила на все эти вопросы. Допрашивавший Анну секретарь по вопросам религий сказал, что был удивлен, давеча увидев ее в опере: он полагал, что все правильные квакеры сторонятся театров. На протяжении допроса чекист оставался вежливым и предупредительным, демонстрируя хорошие манеры и приличное поведение, по окончании беседы даже сказал, что, как видите, ОГПУ не такое черное, каким его малюют. На что Анна, как всегда, не изменяя своей прямоте, сказала, что, дескать, если бы со всеми вызванными на Лубянку обращались так же, как с ней, тогда и репутация у этой конторы была бы не та, какую она имеет теперь. «Он улыбнулся этому замечанию и сказал, что я свободна. Когда я повернулась, чтобы идти к двери, я почувствовала холодок между лопатками на спине, поскольку до нас доходили рассказы о том, как стреляли в спину. Однако я спокойно добралась до дома, и, к частью, никогда больше не сталкивалась с этими товарищами».
В 1997 году я отправил запрос на Лубянку: есть ли у них материалы о проводившемся в 1926 году допросе американки Анны Хейнс. Ответ из ФСБ был коротким: таких материалов нет.
Тем же летом Анна Хейнс изложила на бумаге и отправила советским властям свое практическое предложение о создании сестринского центра с программой обучения: двухлетний или трехгодичный курс, с прицелом на будущее расширение ее проекта. Если бы все пошло хорошо, этот проект мог бы стать моделью для других медицинских учреждений.