Как любить животных в мире, который создал человек

Бренду нравится думать о далеком будущем, и он очень любит жаловаться, что линии на графиках очень быстро обрываются. Когда я встретил его на одной из бесед Breakthrough Institute, посвященной росту человеческой популяции, он сетовал, что ось X останавливается на 2100 году. Что, если после этого человечество естественным образом резко пойдет на убыль? Мысль продолжить ось кажется мне совершенно бесплодной, учитывая неопределенность наших прогнозов на 2100 год. Но Бренд аргументирует это тем, что длительный период существует, просто мы его пока не видим.

Экомодернисты обсуждают любовь к миру природы не с точки зрения ограничений и жертв со стороны человека. Они представляют себе мир, в котором нам не придется пачкать руки: баланс экосистем будут поддерживать робототехника, машинное обучение и продвинутые сенсоры. Подвиньтесь, умные города: грядут умные леса, луга и болота. Это выходит далеко за пределы всего, на что мы сегодня способны, но технологии уже становятся инструментом защитников природы и помогают нам взаимодействовать с дикими животными. Дроны их подсчитывают, камеры-ловушки благодаря машинному обучению определяют виды, а вскоре, предположительно, начнут узнавать и отдельных особей.

Гарвардский и Корнеллский университеты пытаются создать роботизированных пчел, которые имитируют настоящих: может быть, они смогут заниматься опылением. Объединенная команда пока не придумала, как объединить этих мини-роботов в рой и придать им достаточную мощь, чтобы справиться с сильным ветром. Для более простых (и иногда более сомнительных) задач вроде слежки «робопчелы» могут подойти лучше. Но если вы экомодернист, такие эксперименты – захватывающее свидетельство человеческой изобретательности.

Другая экомодернистская страсть, которую пропагандирует Бренд, – это «деэкстинкция», отмена вымирания. Она заключается не в том, чтобы поднять вид из могилы, а в том, чтобы отредактировать живые виды и заставить их воспроизводить экологическую функцию вымершего. Вместо воскрешения шерстистого мамонта можно отредактировать несколько генов у индийского слона и адаптировать его к холодному климату. По словам Бена Новака, который возглавляет эту инициативу Бренда, смысл в «восстановлении жизненно важных экологических функций», а не в том, чтобы помочь животному или удовлетворить наше любопытство. Сейчас Новак работает над возвращением американского странствующего голубя, который, как он утверждает, играл ключевую роль в благополучии лесных видов, пока его в начале ХХ века не истребили охотники. Он планирует генетически отредактировать его ближайшего родственника – полосатохвостого голубя – и надеется выпустить первые пробные стаи где-то между 2030-м и 2040 годом.

В основе всего этого лежит философия антропоцена: раз мы все равно на все влияем – намеренно или по недосмотру, – почему бы не выбрать первое? Редактирование генов лишь направляет наше могущество в правильное русло. «Сегодня на планете нет вида, который не успел бы адаптироваться к человеческой деятельности прошлого и не изменился по сравнению тем, каким он был до контакта с людьми», – пишет Новак. Разумеется, это так. Спорна, однако, реакция на этот факт. Новак и другие люди, работающие над деэкстинкцией, искренне любят мир природы, но в конечном счете их технологии остаются мечтами. Большинство генетиков сомневаются в таком подходе. Генную инженерию упрощенно сводят к вырезанию и вклеиванию, но имитация целого вида потребовала бы множественных, сложных изменений – наверное, что-то вроде попытки с нуля вырастить дождевой лес на свободном участке земли.

Что означает перспектива деэкстинкции для любителей животных? Станем ли мы меньше переживать по поводу вымирания миллионов видов, если будем знать, что можно воссоздать что-то аналогичное? Я думаю, нет, учитывая массу неопределенностей. Отмена вымирания не снимает с нас обязанности остановить исчезновение животных на планете. Способность выводить животных не имеет смысла, если им негде жить, и усилия следует сосредоточить прежде всего на получении для этого финансов.

Деэкстинкция, однако, остается интригующей возможностью там, где нам спасти определенные виды не удается. Если она может когда-нибудь стать реальностью, наверное, нельзя препятствовать ее развитию. Несколько лет назад американский генетик по имени Харрис Левин осознал, что его исследования зашли в тупик: он хотел картировать расхождение видов, но ему перестало хватать для этого секвенированных геномов. Во время перелета через Атлантику он заказал джин с тоником и на салфетке прикинул, сколько будет стоить изучение геномов всех эукариот, то есть животных, растений, грибов и всех остальных существ, у которых ДНК находится в ядре клетки.