Как любить животных в мире, который создал человек

Современные свиноматки такие огромные, что могут случайно лечь на собственных детей и убить их. (Здесь чувствуется некая метафора о влиянии людей на окружающую среду.) Одна из моих задач – проверять свинарники на предмет этих мертвых поросят – жертв «давления приплода». Я замечаю одного в углу свинарника, тянусь к трупику и понимаю, что под соломой лежат еще два, которые явно задохнулись много дней назад. В другом свинарнике свинья застыла на другом умершем поросенке, и я задумываюсь, есть ли привязанность между братьями и сестрами. Размером и оттенком поросята напоминают человеческих младенцев и такие же теплые. После пары дней лежания мертвыми в соломе они теряют цвет и мягкость и становятся серыми, с туго натянутой кожей.

В этом извлечении трупов из соломы есть что-то жуткое: смерть поросят – просто финансовый убыток, их исчезновения не замечает собственная мать. Я побросал тела в дурно пахнущее ведро, вокруг которого кружили мухи, и ушел. С отвратительной процедурой сбора тел я еще как-то мог справиться, зажав нос и отведя глаза, но бессмысленность переварить не мог. Несколько месяцев спустя я по электронной почте задал ряду европейских экспертов вопрос: бывают ли случаи, что самки кабанов в дикой природе душат свой приплод? Ответ был простой: мы не знаем, потому что на эту тему не было исследований, однако это представляется маловероятным, учитывая, что кабаны меньше свиней и имеют меньше детенышей. Еще у них не бывает постоянных убежищ. Они делают в лесу временные гнезда, где, в отличие от свинарников, нет стен, так что у поросят в случае чего больше шансов выбраться.

В 1964 году писательница и квакер Рут Харрисон опубликовала книгу Animal Machines – обвинение интенсивному животноводству в его ранней форме. Работа оказалась не слишком популярна, но пятнадцать лет спустя британские ученые пришли к мысли, что животные на фермах должны иметь «пять свобод»: не страдать от жажды, голода и недоедания; температурного и физического дискомфорта; боли, травм и болезней; страха и стресса, а также иметь возможность нормально себя вести.

Эти свободы сформировали наши представления о благополучии. До того как я устроился работать на ферму, они казались мне довольно исчерпывающим описанием хорошей жизни, но сейчас я осознал, насколько они недостаточны. Проблемы с разведением сельскохозяйственных животных гораздо глубже, чем форма помещений и качество корма, и начинается с интенсивной селекции мясных пород. Естественный эволюционный отбор направлен на то, чтобы животные не стали едой: у кабанов он, например, поощряет хитрость, подвижность и скорость. Наше животноводство поощряет прямо противоположные качества и искажает биологию до такой степени, что свиньи своими огромными телами непреднамеренно убивают потомство.

Хотя биология животных меняется, инстинкты у них остаются во многом такими же. Подобно кабанам, свиньи – если дать им такую возможность – будут переходить между открытыми и лесистыми участками. У кабанов самки целый год держат поросят рядом. Можно предположить, что одомашненные свиньи делали бы то же самое, будь у них выбор. Мы все дальше уводим этих животных от того, какими они эволюционировали. Современное животноводство приводит к деградации их жизни, лишает выбора и счастливых случайностей. Способность принимать решения, играть, образовывать отношения – то самое, что делает животных такими особенными, – на ферме только мешает. Это существование, а не жизнь.

В фермерской школе я взглянул на станки для опороса, и мне стало физически плохо. Окажись я на промышленной свиноферме, где таких станков сотни, я наверняка был бы возмущен. Но даже на этой ферме, где намерения добрые, меня не покидало мучительное чувство. Свиньям не хватает чего-то фундаментального. Их корм, продолжительность их жизни и паттерны разведения всецело под контролем человека. Пространство для проявления воображения и социального поведения строго регламентировано. На моем участке больше восьмисот свиней. Шанс понять их личность и потребности ничтожен. Мы не едим собак, потому что видим в них личность. Не лучше было бы есть животное, у которого была настоящая жизнь, был шанс развить свою индивидуальность, было что-то, кроме вынужденной покорности? Невозможно сформировать отношения, которые компенсировали бы жестокость убийства. Может быть, коровы, свиньи и овцы в чем-то уступают нам по умственным способностям, но они по-прежнему наделены чувствами, потребностями и инстинктами. Если нас самих подчинил бы другой вид, считали бы мы подобное обращение с нами справедливым?