Мясо меняет все наши отношения с животными. Говоря о своих животных, люди часто упоминают своих питомцев, но наш след в животном мире – это не могилки в саду и не фотографии на страницах в «Фейсбуке», а бойни и фермы. У человека за всю жизнь обычно бывает всего несколько домашних животных. При этом средний британец съедает около двадцати кур в год. Если потребление мяса останется на текущем уровне, родившийся сегодня британский младенец за свою жизнь успеет съесть эквивалент пяти коров, двадцати овец, двадцати пяти свиней и тысячи семисот восьмидесяти пяти кур. В этот баланс смертей не входят заболевшие и погибшие раньше времени животные, которые не успели добраться до бойни и оказались в ведре с отходами. В него не входят и куры, которые часами стоят без движения в своих курятниках, пока рабочий не вызволит их из этого незавидного положения.
В потреблении мяса лежит когнитивный диссонанс. Есть собаку и есть корову – одно и то же с точки зрения страданий, но мы убеждаем себя, что вид имеет значение. Однажды ученые провели эксперимент. Одной группе американцев сообщили, что в Папуа – Новой Гвинее живут кенгуру, а другой группе – что в Папуа – Новой Гвинее едят кенгуру. Обе группы затем спросили, могут ли кенгуру чувствовать боль. Оказалось, что те испытуемые, которым говорили, что этих животных едят, реже допускали такую возможность. Акт поедания меняет наше мнение. Если дать человеку поесть говядины и спросить, страдают ли коровы от боли, он с меньшей вероятностью скажет «да», чем после угощения орехами. Если перехвалить умственные способности тапиров – диких животных, которые с виду немного напоминают свиней, – люди будут говорить, что тапиры заслуживают большей заботы. Если сказать то же самое про свиней – нет. Иначе говоря, мы едим животных не потому, что принижаем их страдания, а принижаем их страдания, потому что хотим их есть. Это так называемый «мясной парадокс»: у людей, которым животные в целом небезразличны, получается не обращать внимания на сельскохозяйственных животных. Психолог Хэнк Ротгербер дал нескольким мясоедам прочесть короткий текст о вегетарианце, а еще нескольким – о человеке, который избегал клейковины. Оказалось, что первые после этого чаще отрицали умственные способности животных: само чтение о вегетарианцах переводит всеядных людей в защитный режим.
Отказ от мяса не новая идея. Вегетарианцами хотя бы какую-то часть жизни были Пифагор, Леонардо да Винчи, Бенджамин Франклин, Лев Толстой, Джордж Бернард Шоу, Махатма Ганди, Мэри Шелли, Адольф Гитлер, Стив Джобс. Любой список, в котором есть Гитлер, явно неидеален, а еще довольно много вегетарианцев предпочло бы, чтобы в нем не было такого перекоса в сторону чудаков. В XIX веке, когда было изобретено слово «вегетарианство», оно было синонимом религиозного воздержания. Сильвестр Грэм, пресвитерианский проповедник и один из создателей основанного в 1850 году Американского вегетарианского общества, был убежден, что здоровью вредит не только мясо, но и белая мука, алкоголь, кофе, чай, горчица, уксус и перец. Хочется верить, что у его последователей было мало вкусовых сосочков. Когда Ганди отправлялся учиться в Лондон, он дал матери три обещания: не есть мясо, не пить спиртное и не заниматься любовью вне брака. В 1970-х годах самые знаменитые вегетарианские рестораны Великобритании входили в сеть с самоироничным названием Cranks – «сумасброды». Вегетарианство по-прежнему воспринимается как отсутствие чего-то и отказ от удовольствий. Раз ты такой, ты не можешь присоединиться к компании.
В 1982 году журналист Брюс Фаерштейн написал книгу под названием Real Men Don’t Eat Quiche – пародию на современную мужественность, которая быстро стала бестселлером. Тем не менее мужчины действительно смотрят на мясо по-другому. Согласно одному исследованию, когда женщин просили обосновать свое потребление мяса, они старались убрать ассоциации между едой и страданиями животных. Мужчины, напротив, были склонны к прямым объяснениям и упоминали, например, о превосходстве человека. Это поразительно, но женщины в 2020 году составили 83 % участников акции Veganuary. Можно пошутить, что раз тебе так хочется быть мужчиной «старой школы» – вроде тех, которым нужны невероятные подвиги и которые «не потерпят такой фигни», – то лучше ругайся по поводу отсутствия в меню вегетарианских блюд.
Раскол проходит и по политическим линиям. Консерваторы реже бывают вегетарианцами и реже доброжелательно относятся к этой идее, а если все же решают не есть мясо, то с меньшей вероятностью сохраняют эти убеждения – наверное, потому, что знакомые их не разделяют. Однажды я брал интервью у Найджела Фаража, поборника выхода Великобритании из Евросоюза. Он предложил встретиться за обедом в бифштексной в лондонском Сити. Когда я заказал себе козий сыр, он чуть не упал со стула. В США есть межрасовые различия: белые намного реже говорят, что сократили потребление мяса.