Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы

ДИАНА. И не надо, тут не суд и не следствие. Я фасоль употреблю в дело. А в этой баночке из-под нее буду кипятить чай! Спички есть. Три коробка мне оставили.

НИНА. Мне оставили!

ДИАНА. Я вам отсыплю. Свечки даже есть. С именинного моего торта.

НИНА. Это зачем?

ДИАНА. Ночью-то… Свечку зажжешь… Сухого хвороста собрать… Костер развести… Греться…

НИНА. Зачем. Дожди пойдут. Обещалися. Никакого костра вы мне тут не разводите. Да я ваш домик заколочу. Не беспокойтеся.

ДИАНА. Да! Отговорила роща золотая… Березовым веселым языком. И журавли, уныло пролетая… Так сказать…

НИНА. Ну я прям не знаю, что бы для вас сделала. Вы так стихи читаете!

ДИАНА. Я народная артистка.

НИНА. А Глебову вы знали?

ДИАНА. Она у меня училась.

НИНА. А Ермолову?

ДИАНА. Смотря какую. Машу знала.

НИНА. Она еще в сериале снималась… До вас тут жила со своим бойфрендом, у них гражданский брак. А у бойфренда этого оказалась тоже жена с сыном, приезжала, устроила мордобой. Я подошла на грохот, она стучит к ним в дверь, в руке ножик такой столовый, тупой. Берет камень, хочет разбить мне окно ихнее.

ДИАНА. Мне рассказывали.

НИНА. Я ей говорю, что хотите, но портить имущество не дам. Громко говорю так, звоните кто-нибудь в милицию. Пусть плывут сюда, на хулиганство. Я не дам вам стекла бить и дверь выламывать. Это пустой домик. Отсюда вчера выехали. Она кричит, да откройте же. Они там, она кричит, я слышу, затаилися. Она слышит, как они затаилися, видали? А я ей: ты тут никто распоряжаться! Я ей тихо так говорю, а она меня ударила ногой, почти что, так замахнулась. Я: я директор, все свидетели, она мне ногой угрожала. Она: ёханый ты директор. Говорю: все, кто слышал, будете свидетелями. Мордобой и оскорбления. Все по домикам попрятались. Заперлись.

ДИАНА. В тяжелые моменты никого не дозовешься, вы правы.

НИНА. Стекла бить вам не дам, говорю ей тихо, мне потом как вставлять, с имуществом возиться. Мальчика своего постыдились бы. Ребенка зачем вы привезли позорить? Он вам не простит. Она ему кричит – кричи: «Папа, открой немедленно, маму бьют». Кто тебя ударил-то, зараза! Руки марать. Она опять – кричи: «Папа, открой, у мамы плохо с сердцем!» Артистка. Покричала, ей валидола принесли, воды, они сели на лавочку, вечером уплыли. А эти насиделись вдвоем в домике, пять часов ни в туалет, никуда. После этого они друг дружке опротивели, разошлись совсем. Но и домой он к той жене не вернулся, нашел третью бабу.

ДИАНА. Как это жизненно.

НИНА. Жизненно не то слово! Скотство одно. Тут, господи помилуй, живешь, всего наглядишься. Внучка самого Григория Петровича. Я ему так и не сказала. Бандитов каких-то привезла, два домика заняла. А люди за путевками давятся, с января подают заявления.

ДИАНА. Да, тут чудесно! Такой дивный остров… Белый песочек, чисто… Река… Закаты…

НИНА. Вы вот заметили, какая чистота. Я весь мусор сжигаю, все по кустам собираю ихнее. И по новейшей технологии, в железную бочку и оставляю на две недели. И прикапываю! Ночное золото называется. И с огорода мы всю зиму живем! Я триста шестьдесят восемь банок закатываю! Имея в виду и сноху и этого зятища с его сестрой и матерью. Но где это хранить! Сегодня весной десять последних банок того года украли из погреба.

ДИАНА. Пока что я присмотрю, пока я тут. Не волнуйтесь.

НИНА. Да я скоро все перетаскаю к себе. Горе в чем: мои банки зять любит взять. Они там гостей зовут и всё буквально сметают! И банки выкидает в мусорку! Мои банки!

ДИАНА. Как говорил мой теперь уже давно покойный первый свекор, у меня он мудрейший был мужчина. Хотя потомственный алкоголик. Дети, он сказал, заглядывают к родителям как в холодильник, только когда нужно что-нибудь взять. С выражением говорил. Когда мы с мужем к ним приходили поесть. Студенты были.

НИНА. Да! А зачем я живу? Я холодильник! Всё только для них, всё только ради них! Я тут и директор, и уборщица, и дворник, и сторож! И сестра-хозяйка! Хотя платят мне только как сестре-хозяйке, что я ответственная за имущество. Смена за сменой, домики трещат, артисты пьют, по кустам гадят, в уборную им тащиться далеко, а я знай убирай… Ментов вызывай…

ДИАНА. Я давно хотела вам что-то сказать. Не обидитесь – вот так, прямо в глаза. Нет?

НИНА. Я? Да говорите. Меня не испугаешь. Я такое (хекает) выслушиваю…

ДИАНА. Вы редкий, редчайший человек, Нина Ивановна. Когда я смотрю на вас, я думаю: вот готовый директор театра!

НИНА. Ни за что! (Хекает.)

ДИАНА. У нас в драме был директор. Редкостный человек, удивительная личность, невероятная по силе скотина, вор и доносчик. Всё знал обо всех. Бегал стучал в контору, не буду вам говорить, что скрывается под этим термином.

НИНА. А то я не театральный человек!