Как мы бомбили Америку

Город Вильямсбург – первая столица независимой Америки. Повсюду – напоминания о героическом прошлом в виде памятников отцам-основателям Вашингтону и Джефферсону. В архитектуре преобладали старинные здания красного кирпича или современные, но выполненные в том же стиле. Дома утопали в благоухающих кустах, похожих на сирень. Тротуары усыпали лепестки цвета тертой свеклы с майонезом. Улицы были широкие. В городе имелся известный старинный колледж, выстроенный в европейских архитектурных традициях.

Наша работа в «Джордж Вашингтон Инн» заключалась в уборке номеров постояльцев. Мы жили в одной из комнат, в боковом крыле. По должности мы назывались – хаускиперы, то есть домоуборщики. За каждый убранный номер получали трешку. В день приходилось убирать от двадцати до шестидесяти номеров в зависимости от наплыва туристов. Третьим хаускипером была, как я уже сообщил, жена хозяина Олимпия.

– Мы команда, ребята! – слышали мы от Олимпии по сто раз на дню, пока она не поняла, что пропагандистские призывы нам безразличны.

Лаки был хозяином мотеля, Мишель, их с Олимпией дочь, работала в качестве портье. Они были греками, только с тем отличием, что Лаки родился в Америке, а Олимпию ему выписали с исторической родины. Мишель, естественно, была американкой до мозга костей. Они представляли разветвленное семейство, с остальными членами которого мы познакомились позже. Из наемных рабочих кроме нас был негр Кис, который днем убирал территорию, а вечером мыл посуду в ресторане по соседству, принадлежащем этой же семье. Мотель занимал обширную низину, а ресторан находился рядом, на пригорке.

Относились к нам дружелюбно. По крайней мере, с осторожным интересом. Вскоре мы обнаружили, что никто из жителей этого маленького мирка никогда не бывал за границей, не считая Греции, даже в Мексике. Близко общаться с русскими им тоже не приходилось. Земной шар для них представлялся в виде Америки, Греции и всего остального. И если греки еще с горем пополам отличали Россию от Афганистана, то для коренных американцев разницы не было.

Мы вкалывали с раннего утра, вдыхая местный воздух, наполненный запахами магнолий, гниющих у дороги раздавленных зверьков и потеющих пожирателей гамбургеров.

Наступили будни

Как хорошо просыпаться и знать, что не придется таскать тяжелые прутья. Не придется скользить по мокрым от росы металлическим конструкциям в шесть утра, спотыкаясь тяжелыми ботинками и стирая ноги в кровь.

Как сладко спать в кровати под крышей, а не на скамейке под луной. Спать в трусах, а не в свитере и шапке. Хорошо быть во сне сухим и не дрожать от того, что дневной пот превращается в ледяную слизь на пронизывающем ночном ветру.

Работу мы разделили так: Юкка мыл сантехнику, я пылесосил пол и менял постельное белье. Интересное занятие – отпирать двери чужих комнат своим ключом, смеяться над чужими фотографиями, выуживать из пакетов чужой мусор, опрыскиваться чужими духами, пить чужое вино, хрустеть чужими чипсами. Нет, мы ничего не воровали и не святотатствовали, не умерли же эти жиртресты от того, что погибающий от жажды Юкка отхлебнул из их бутылки. Убирались мы добросовестно. После нашего визита унитазы сверкали, как фарфоровые щечки мадонн в католических соборах, а постели были заправлены не хуже, чем в лучших домах.

Иногда нам перепадало что-нибудь съестное. Однажды толстая негритянка дала мне пачку просроченного печенья, чтобы я его выбросил. Разумеется, мы ее тут же слопали. Кроме того, после отъезда в номерах часто оставались куски пицц и бутылки с пивом. Постояльцы регулярно выбрасывали вполне пригодные продукты. Мы все поглощали на месте. Наслаждение, испытываемое от жизни за гранью привычных социальных норм, вытеснило брезгливость. Мы экономили. Короткий опыт голодных скитаний научил нас откладывать про запас. Да и вообще, пора было взяться за ум и начать копить доллары: Юкка еще ни цента не отложил на материнскую челюсть.

Однажды вечером Лаки угостил нас недоеденной пиццей. Юкка приволок ее мне, как крановщик, отпахавший год на строительстве газопровода, волочит детям гостинцы.

– Смотри, почти целая, – аппетитно произнес он, лоснясь от предвкушения.

То ли Юкка неловко передал мне коробку с пиццей, то ли виноваты были мои руки, растущие, по утверждениям многих, не из того места, но пицца рухнула на грязный палас начинкой вниз. На секунду воцарилась трагическая тишина.

– Насрать! – решил Юкка. Мы подхватили с полу куски, смахнули торчащие комья пыли и уплели пиццу за обе щеки. На зубах что-то хрустело.

Юкка перднул.

Я рыгнул.

– Один-один, – сказал мой приятель, и мы развалились в креслах.