Как мы бомбили Америку

Однажды, когда мы вечером возвращались с пляжа, я развлекался тем, что понарошку «обстреливал» прохожих из маминого солнечного зонта. «Ду-ду-ду! Тра-та-та! Бдышь-бдышь!» – я представлял себя пулеметчиком бэтээра, разящим душманов. «Бубух»!!! – я «кинул гранату». Южная природа и трясущийся «уазик» подстегивали воображение. Какому русскому, пусть даже ребенку, оказавшемуся в горах, не приходит мысль о непокорных моджахедах и нашем героическом экспедиционном корпусе. Родители меня не одергивали, прохожие крутили пальцем у виска. И тут произошло чудо: красивая дама, ровесница матери, с загорелым телом спортсменки, ответила мне. Я «всадил» в нее целую «очередь», целясь в обтягивающую футболку и белые шортики, а она… Она пригнулась, уклонившись от воображаемых пуль, сложила ладони вместе, образовав «пистолет», и сделала один-единственный выстрел. От неожиданности я застыл, разинув рот. Дама усмехнулась, подула на «ствол», расцепила ладони и поправила темные очки. Она «убила» меня. «Уазик» вошел в поворот, я высунулся из окошка по пояс… «Саша, а ну залезай обратно»! – рассердилась мать.

С тех пор я видел много красавиц, но пуля той, с крымского побережья, навсегда засела в моем сердце.

Раз уж речь зашла о первой любви… Я рассказал эту историю Юкке.

Из туалета донеслось:

– Что за сопли, чувак! Стрелять в девять лет из зонтика по бабам! Я еще в нулевке лазил пальцами в пизду Нины Майоровой.

Это был нокаут.

– А кто такая Нина Майорова… учительница? – услышал я свой упавший голос.

– Одноклассница! – Юкка торжествовал. Хрупкая карта моей первой любви была бита.

Что нам нравилось, а что нет

Вставать приходилось рано, чтобы, не мешкая, убирать комнаты, из которых съехали постояльцы. Ведь в любой момент могли появиться новые. Юкка с волосами, торчащими во все стороны, ворочался в кровати. С утра некоторые люди никак не могут подняться. Юкка из таких.

– Пора работать! – строго говорил я.

На это Юкка мычал что-то несуразное и отворачивался. Так случалось каждое утро. Устав от попыток растормошить сонного друга, я распечатывал из полиэтилена одноразовый стаканчик и наполнял его ромом. На первые деньги мы купили большущую бутыль и сунули в морозилку. Бутыль удавалось выдернуть не сразу, морозилка закрывалась неплотно, и внутри нарос целый сугроб. Рома я лил немного, только чтобы мозги просветлились. Дальше сыпал лед и, подумав, наливал еще чуть-чуть..

Юкка дергал ногой в полудреме. Я усаживался на диван и отхлебывал из стаканчика.

По утрам я ходил голым. Но в темных очках. Голым приседал и отжимался. Голым делал йоговскую гимнастику. Голым чистил зубы и язык. Язык надо чистить ложечкой, так как на нем за ночь образуются всякие мерзкие грибки, которые начинают тухнуть, из-за чего изо рта воняет. От нечего делать я накладывал на волосы питательную маску. Так проходило каждое утро до тех пор, пока зеленые электронные цифры часов не показывали восемь двадцать пять. Тогда я швырял опустевший стаканчик в ведро и решительно подходил к Юкке.

– Вставай, козел ленивый! Работать пора! Вставай, мудота!

Юкка продирал глаза, ржал и закуривал сигарету. Потом он начинал передвигаться по номеру, то и дело доставая из трусов хуй и помахивал им, как танцовщицы кабаре помахивают своими боа. Я ждал у двери, поигрывая ключом. Перед выходом Юк брал свою единственную футболку с надписью «Хочешь разбогатеть – спроси меня как!» (такие нам выдали в Москве перед отправкой) и тщательно натирал ею ботинки. Другой обуви у него не было, а у истинного джентльмена ботинки всегда должны сверкать. Закончив с обувью, Юкка разглаживал футболку и натягивал на себя. Я отпирал дверь, и мы выбирались из своей берлоги на раскаленный асфальт двора.

– Хаускипинг! – с этим кличем мы врывались в чужие двери. Мало ли кто еще спал или трахался. Надо было объявить, что идут уборщики.

Юкка предпочитал убирать комнаты, где жили черные. Он мыл ванны, а от черных остается мало волос. Практически ничего. После белых дамочек целые клоки, а после черных – пара завитков.

– Смотри, – иногда Юкка показывался из очередной ванной комнаты, держа оранжевой резиновой перчаткой очередной колтун, оброненный очередной блондинкой.

– Бэ-э-ээ, – издавал я блевотные звуки, и Юкка снова исчезал в ванной, удовлетворенный.

Как-то раз в ответ на Юккины находки я продемонстрировал ему огромный кусок серы, неожиданно выпавший из моего левого уха. Выпал ни с того ни с сего, когда я пылесосил. Я этот кусок приберег, а когда Юкка вылез из отдраенного сортира, показал ему. Юкка был в восторге, он такого никогда не видел. Слух после этого случая у меня улучшился.

Мне цвет кожи был не важен. Я застилал постели. Мне нравились усталые люди. Те, кто аккуратно заползал под одеяло, отвернув один уголок. Не расшвыривал простыни в разные стороны, не сучил ногами, будто у него совесть не чиста, лежал тихо, как мышка, и не крутился во сне. Такую постель заправить ничего не стоило. Раз – заправил простыню, два – накинул одеяло, три – покрывало. Разгладил, подушечки разложил и готово!