Как мы бомбили Америку

В первое время после рабочего дня мы гуляли по городу. Нам часто встречались гримасничающие дети-дебилы. Их привозили на экскурсию показать место, где зарождалась великая Америка. Дети-дебилы делали ужасные лица, закатывали глаза и пускали изо рта пену. Сопровождающие их пенсионерки елейно улыбались. Мы шли мимо и с трудом сдерживали смех. Открыто смеяться над детьми-дебилами в Америке не принято. Отойдя на безопасное расстояние, мы вволю хохотали. У нас тогда еще были молодые и черствые сердца.

Обретя твердую почву под ногами, Юкка заодно обрел и свою прежнюю походку. Он вышагивал по асфальту Вильямсбурга, словно молодой гангстер, полный амбиций и помыслов. Я же, как и прежде, двигался чуть позади разболтанным шагом юного повесы без определенных жизненных ориентиров. Вдоль автомобильных дорог лежали знакомые трупики задавленных зверьков. Лаки пояснил, что это еноты. Они находились на разных стадиях разложения, и мы, регулярно проходя мимо, с интересом наблюдали за их эволюцией.

– Крошка енот, – приговаривал Юкка, присев на корточки рядом с трупиком с серым ушком, который еще вчера был свеженький, а сегодня уже полон белых червей.

– Смерть порождает жизнь, – Юкка сковырнул червей палочкой.

– А я считаю, что это опоссумы. Это слово мне больше нравится – опос-сум, – рассуждал я, разглядывая другого мертвого меховика с белым хвостиком, который пару дней назад был жирный, а теперь сдулся, как мяч.

Так прошла первая неделя в мотеле «Джордж Вашингтон Инн», расположенном на улице Пакахонтас-трэйл в колыбели американской демократии городе Вильямсбурге.

Первая любовь

Простыни. Наволочки. Пододеяльники. Постелил – разгладил – заправил. Полотенца: три для душа, два для рук, два для лица. Так в каждой комнате.

Юкка в это время натирает до блеска фаянс раковин. Моет кафель и полирует специальной пеной тумбочки около кровати.

– Слушай, расскажи про первую любовь, – попросил я друга.

– Про свою?

– А про чью же.

– Про свою потом расскажу, а вот был у меня одноклассник, Митя Чирков. У него шланг был двадцать два сантиметра! В четырнадцать-то лет! Мы мерили!

– Повезло парню, – задумчиво проговорил я.

– Повезло… он из-за этого пидорасом стал!

– Почему?

– Первая любовь! – усмехнулся Юк. – Ему одна девочка нравилась, Маша Запашная. Однажды они пошли на чердак… Ну и он ей там все порвал на хрен. У них обоих это был первый раз. Машу потом родители в другую школу перевели. Больше Митя ее не видел, а девок стал бояться как огня. Комплекс вины, наверное. В прошлом году он, кстати, прыгнул из окошка. После того как вместе с братом укокошил своего папашу.

Я скомкал грязные простыни и швырнул в коридор.

– А мне отец рассказывал, как их прапоры нажрались, а когда водка кончилась, надели на члены бутылки.

Юкка внимательно слушал. Я продолжил.

– Зачем им это понадобилось, неизвестно. Потом они и сами понять не могли. И оказалось, что бутылки не снимаются. Вызвали «Скорую».

– Ну что, орлы?! – приговаривал доктор, пристально разглядывая «больные» места. Так и сказал: «орлы». Прапоры пили водяру «Белый орел».

– Сняли? – спросил Юкка.

– А ты как думаешь?! – расхохотался я на его вопрос. – Льдом обложили и сняли. Великая вещь медицина.

– Слышь, а ты не гонишь? – Юкка засомневался в правдивости моего рассказа. – Ты когда водочную бутылку последний раз видел? Туда член не засунешь, разве что мизинчик.

– Ты че! Зуб даю! – я перекрестился на католический манер, как делают итальянские футболисты после гола. – Про этот случай вся часть говорила. Спьяну и верблюд в игольное ушко пролезет – не заметит. Тем более засунуть всегда проще, чем вытащить.

– Да уж… И как они после этого?

– Нормально, один потом рассказывал, что у него с тех пор слегка влево косит, но это даже хорошо, женщин интригует.

– А первая любовь тут при чем?

– Ни при чем. Просто после твоего рассказа вспомнилось…

Я подтыкал одеяло, а из туалета доносилось равномерное шуршание Юккиной тряпки о фаянс. В памяти всплыла одна история, самая трепетная история из моей жизни.

Впервые отец повез нас с матерью на море, когда мне было девять лет. Крым еще был нашим, и мы поселились на турбазе для офицеров бронетанковых войск неподалеку от Судака. Жилось нам прекрасно, по утрам солдат из части отвозил нас на «уазике» на пляж, перед обедом забирал, а после опять отвозил и оставлял уже до вечера.

Я ползал в пене прибоя, собирал камушки, а отец шутливо кидался в меня медузами. Однажды нас даже покатали на пограничном катере. Летели искрящиеся брызги, и катер сильно ударяло о волны.