Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России

Виктор Степанович обговоренный срок честно выдержал. В чисто психологическом плане эти несколько дней были для меня очень тяжелыми. О своем разговоре с Черномырдиным я поставил в известность только Шумейко и формально еще оставался министром, в том числе для всех окружающих. Помню, тогда Минтопэнерго готовил довольно сложный и спорный документ по регулированию угольной промышленности. Нужно было искать компромиссное решение. В итоге мне не давали поболеть, а продолжали возить на дачу документы и приезжать для обсуждений. И я уже в последний раз искал с коллегами эти решения, подписывал и визировал бумаги, точно зная, что выполнять их будут другие.

Я тогда не стал пытаться переговорить с президентом. Те дни были для него очень тяжелыми. Не говоря уже об очередном обострении политической ситуации в стране, тому были и чисто личные причины. У Бориса Николаевича умерла мать. Я посчитал, что на фоне его чисто человеческого горя не очень деликатно пускаться с ним в обсуждение кадровых вопросов.

Моя отставка активно обсуждалась в российской и зарубежной прессе. Журналисты задавались вопросом: означает ли она коренное изменение экономической политики правительства? Однако я хотел бы здесь привести не цитаты из этих «прощально-вопросительных» публикаций, а несколько строк из моего интервью, опубликованного задолго до этого события. Статья в «Московском комсомольце» называлась «Нарком-92». Корреспондент Юрий Зайнашев начал с того, что вспомнил Пушкина. Вопрос звучал так: «Андрей Алексеевич, вам, наверное, известны слова Пушкина: „Правительство – все еще единственный европеец в России“. Вы ощущаете себя чужаком-цивилизатором на родной земле?»

И мне кажется, что мой ответ в данном случае был достаточно концептуальным и отражавшим общую философию нашего правительства. Звучал он так: «Слово „чужак“ не совсем уместно. Мы не собираемся насаждать чуждые заморские порядки, насильно кого-то облагодетельствовать, но на переломном этапе угодить всем общественным слоям невозможно. Если пользоваться общеизвестной аналогией с хирургией, это тот случай, когда ради спасения делаешь больно». В конце уже автор статьи писал: «Общеизвестно, первое послесоветское и посткоммунистическое правительство выйдет в отставку раньше срока. У отцов реформы всегда отсуживались слишком большие алименты. Увы, однажды, вероятно, уволят и моего персонажа. И хор в его честь не споет». А кончалось все словами: «Твердолобым, квадратоскулым давно пора освобождать высокие кабинеты для яйцеголовых, знатоков-интеллектуалов вроде пышновласого Андрея Нечаева». Пожалуй, оставлю все процитированное без комментариев.

Указ президента о моей отставке вышел 26 марта 1993 года, а 28 марта мне все же довелось встретиться с Ельциным. Правда, произошло это уже не в кремлевских кабинетах, а возле Кремля – на Васильевском спуске во время грандиозного митинга в его поддержку. Пожалуй, это был один из последних по-настоящему многотысячных митингов сторонников Бориса Николаевича, проходивших в Москве. В нем участвовало более ста тысяч человек. В дальнейшем такие митинги не собирали даже коммунисты. Нечто подобное было лишь в 2011–2012 годах, когда люди вышли протестовать против фальсификации выборов. В нынешнее время даже представить себе подобное невозможно.

В те дни страну опять лихорадило очередное противостояние президента и съезда народных депутатов (на этот раз уже VIII съезда). Причем речь шла ни много ни мало о начале процедуры импичмента президенту.

Демократические силы призвали москвичей провести демонстрацию в поддержку Ельцина. И десятки тысяч людей прошли сначала маршем от площади Маяковского по Тверской и Охотному Ряду до Кремля, а затем приняли участие в митинге на Васильевском спуске. Среди возглавивших колонну шел Гайдар, за несколько месяцев до этого отправленный в отставку. А рядом с ним во главе колонны шел и я. Хотя у меня и была определенная внутренняя обида на президента, который, не переговорив со мной, санкционировал мой уход из правительства, я понимал, что мой моральный долг – поддержать его в этот момент. Отставка президента Ельцина была бы трагедией для страны, и нужно было сделать все возможное, чтобы как-то повлиять на съезд и образумить пошедших напролом депутатов.