Мне представляется опасным, если в нынешних особых условиях будет взят по советскому опыту курс на мобилизационную экономику с концентрацией ресурсов на узком круге приоритетных направлений. Судя по недавним предложениям Минпромторга, вероятность этого весьма высока. Правда, министерство креативно назвало свои предложения «квазиплановыми». Скорее всего, в число приоритетных попадут сектора ВПК, а остальные, особенно связанные с производством потребительских товаров, будут в положении аутсайдеров и продолжат отставание от развитых стран. В ответ на тезисы, что СССР благодаря такой модели обеспечил ряд прорывов типа собственной атомной бомбы или первого спутника и космонавта, я всегда напоминаю, что производство туалетной бумаги началось в СССР в 1969 году, а лучший на протяжении 25 лет советский автомобиль «Жигули» был во всех модификациях лишь перепевом итальянского «Фиата» середины 60-х. Убежден, что реальной альтернативы свободной рыночной экономике и демократической форме государственного устройства стратегически не существует. Полагаю, опыт Северной Кореи убедителен.
Пока, с поправкой на отмеченные выше негативные изменения экономической политики в последнее десятилетие, мы можем в целом говорить о преимущественно рыночном характере российской экономики. И именно ее адаптивные возможности позволили менее болезненно пережить новые условия. Хотя в 2022 – начале 2023 года налицо был экономический спад, его масштаб существенно меньше, чем предсказывали многие эксперты в начале украинских событий, а во второй половине 2023-го даже начался восстановительный рост экономики. Правда, его оборотной стороной стала высокая инфляция.
Отмечу, что значительная часть реформ объективно дает результат с точки зрения экономического роста, структурной перестройки экономики, повышения уровня жизни лишь через годы. Исторически несправедливо, что руководители, которые стали политическими бенефициарами экономического роста в нулевые годы, базу которого создали реформы Ельцина—Гайдара, 90-е годы активно ругают. Сейчас у части публики есть определенная ностальгия по СССР. У людей короткая историческая память. И это неплохо, что многие забыли, а молодое поколение и не застало драматический финал краха советской экономики.
В этой связи важно отметить, что в 1992–1993 годах после начала реформ не было массовых протестов, а число забастовок резко сократилось по сравнению с временами конца СССР. Люди понимали, что колоссальная тяжесть и болезненность реформ вынужденная, и видели позитивный результат с точки зрения возможности занятия бизнесом, наполнения полок в магазинах и ликвидации унизительного товарного дефицита. О мудрости российского народа говорят результаты известного референдума весны 1993 года, когда большинство граждан, несмотря на сложность ситуации, высказались в поддержку президента и правительства, включая (и это особенно удивительно и отрадно) поддержку их экономического курса.
При всей сложности сегодняшнего положения страны я испытываю белую зависть к нынешнему правительству, сравнивая его проблемы с ситуацией полного краха, которую получило на руки правительство Ельцина—Гайдара. Искренне надеюсь, что у правительства хватит мудрости и мужества не услышать раздающиеся пагубные советы о возврате к административно-плановой и тем более мобилизационной экономике советского типа. Второго экономического коллапса Россия может не пережить.
19. Судьба реформаторов, или Реформаторы в России долго не живут
Первое правительство реформ во главе с Ельциным было очень компактным. Всего 27 министров, включая трех вице-премьеров (Геннадий Бурбулис, Егор Гайдар и Александр Шохин) и самого Бориса Николаевича. И полномочия каждого члена кабинета были многократно шире, чем у нынешних. Вице-премьеры могли издавать правительственные распоряжения. Зоны ответственности министров также были очень широкими. Например, мне передали под управление дюжину различных ведомств вплоть до «Интуриста» и целый ряд экономических НИИ. Ключевые министры возглавляли правительственные комиссии. Так, мне поручили среди прочего валютно-экономическую комиссию правительства, которая управляла валютными резервами страны. Формально я был замом ее руководителя – Гайдара, но руки у Егора до оперативной работы в ней не доходили. А еще я был сопредседателем с российской стороны семи межправительственных комиссий по сотрудничеству с зарубежными странами, важнейшими из которых на тот момент были комиссии с нашими крупными внешнеэкономическими партнерами – Германией и Италией.
Первое правительство реально было командой единомышленников, и решения принимались и реализовывались очень быстро. О наглядном примере острой ситуации с Дагестаном, когда финансирование программы расселения было организовано за сутки, я рассказывал в прошлых главах.