Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России

Реализация непростого решения по резкому снижению централизованных капиталовложений далась мне в чисто организационном плане относительно легко. Я вызвал к себе начальника отдела капвложений Александра Ефимовича Федченко – глубоко уважаемого мной человека, который впоследствии стал одним из моих действительно сознательных помощников и сподвижников, и спросил, какие у нас имеются варианты и прогнозы. Он ответил, что есть вариант, учитывающий запросы министерств и регионов, который требует на инвестиции где-то под сотню миллиардов рублей (в ценах 1991 года). Есть другой вариант, разрабатываемый Госпланом исходя из традиционного урезания отраслевых запросов. Он требует примерно 65 миллиардов рублей. И есть вариант совсем жесткий: выделить на капвложения 45 миллиардов рублей.

Я, исходя из общей ситуации с бюджетом, сказал, что мы будем реализовывать совсем жесткий вариант: не более 35 миллиардов рублей. Конечно, это было, как говорится, волевое решение, но оно не было взято с потолка. Предварительно я посмотрел перечень строек и даже в жестком варианте нашел то, что мне казалось на первый взгляд лишним, от чего можно было отказаться относительно безболезненно. Не могу сказать, что я в то время знал до тонкостей все народное хозяйство страны, но я все-таки был экономистом, который всю жизнь работал в институтах, занимавшихся реальной экономикой, и для меня слова «государственные капитальные вложения» не были каким-то отвлеченным понятием. В конце концов, я около десяти лет был одним из авторов солидной программы под названием «Комплексная программа научно-технического прогресса и его социально-экономических последствий на 20 лет», которую готовил наш академический институт под руководством академика Анчишкина. Это был долгосрочный план развития народного хозяйства страны, обновлявшийся каждые пять лет и включающий в себя в том числе и основные необходимые направления инвестиций.

Одним словом, министром экономики России стал вовсе не моряк с Балтийского флота, принимающий решения, исходя из классового чутья. И потому я достаточно решительно вычеркивал из списков претендентов на госкапвложения такие объекты, как, скажем, Елабужский завод – эту вечную «стройку века», на которую у России тогда совершенно не было денег. По тем временам в одну лишь Елабугу надо было вкладывать десятки миллиардов рублей, то есть практически все, что у нас было.

Надо отдать должное дисциплинированности старых госплановцев. Когда я сказал Федченко, что мы будем сокращать капвложения до 35 миллиардов, он не возразил, хотя и посмотрел на меня с откровенным ужасом. На всякий случай я прочитал ему короткую лекцию о том, что нужно жить по средствам, о необходимости скорейшей финансовой стабилизации. Доверительно добавил, что он сам знает, как много денег уходит в песок. В завершение спросил: «Сколько объектов из числа строящихся за счет госкапвложений было введено в эксплуатацию за прошлый год?» Это был болевой прием, так как я заранее знал, что из серьезных не было достроено и запущено ни одного.

Не знаю, я ли полностью убедил Федченко, или сработало природное законопослушание советского чиновника, но Александр Ефимович согласился и пошел готовить конкретные предложения. Удержаться на 35 миллиардах рублей нам, правда, так и не удалось. В конечном итоге мы вышли на 39 миллиардов, что тоже было очень неплохим результатом. Однако для этого в Государственной инвестиционной программе на 1992 год мы пересмотрели каждую позицию, каждую стройку. Изучали все и с точки зрения экономической целесообразности, и с позиций возможных технологических, социальных и политических последствий.

В этом смысле работа по подготовке реформы, естественно, самым непосредственным образом пересекалась с повседневными оперативными, можно сказать пожарными, действиями экономической команды правительства. Случай с Дагестаном я упомянул ранее. Примерно тогда же обнаружилось, что построенный примерно за сто лет до нас мост через Амур грозит вот-вот рухнуть и нельзя не выделить деньги на строительство нового моста, потому что иначе половина Дальнего Востока могла оказаться отрезанной от страны. Была и необходимость продолжить финансирование некоторых неотложных социальных программ, в частности, еще не закончилось переселение людей из Чернобыльской зоны. И на это нельзя было не дать денег. Эту статью, конечно, тоже резали, но все-таки деньги давали, как и на расходы, связанные с радиационной безопасностью, например на ликвидацию отслуживших свой срок атомных подводных лодок в Североморске и на Дальнем Востоке, где уже стала реальной угроза радиационного заражения. Впрочем, все, что связано с финансированием армии и оборонными расходами, не менее драматично и, безусловно, заслуживает отдельного рассказа, которому я посвящу следующую главу.