Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича

Сталин. Вот видишь. Всего одно спасибо — а там ирония и без­надёжность, светлая вера в меня и тяжёлое недоверие ко мне же... А это лишь одно слово, Терентий. Что смотришь так? Ох, авторы... Не понимают ничего. Напишут гениальное, как вот эти фразы, и не замечают. Напишут чепуху, и носятся с ней... Вот как ты носишься со сценами, которые мы вчера показали. Что в них особенного? Хихиканье да подмигивание. Ты посмотри, как мы сейчас твой текст наполним. Смотри на волшебство, Терентий. (Исполнителю молодого Сталина.) Ешь курочку, но ешь так, как это чудовище потом будет пожирать людей... Вот! Уже точнее! Воображаемые клыки! Не вижу воображаемых клыков, Воло­денька! Вот... Вот... Растут... О боже... Бесподобно... Молодой Сталин (Валентине). Ты здорова? Сталин. Нет! Нет! Володенька... Спрашивай так, чтобы в этом вопросе звучало совсем иное... Это существо мечтает всех погру­зить в адское пламя, Володенька! Даже мать, тем более мать, это нам известно из архивных материалов, которые добыл Терентий... Терентий. Я не добывал...

Сталин (обращается к Володеньке). Спроси её: «Ты здорова?» — так, чтобы в глубине звучало: «Когда же ты подохнешь, старая карга?»

Молодой Сталин. Когда же ты подох... Ой, прошу прощения... Ты здорова?

Сталин. Теперь получше. Но сделай так: «ты» — это первый всполох пламени, а «здорова» — это уже рёв, рёв адского огня... Давай, Володенька... Молодой Сталин. Ты здорова? Берия и Хрущёв аплодируют.

Сталин (Терентию). А это только начало. Через неделю он эту фразу скажет так, что попадёт в учебники истории театра. Вален­тина. Давай.

Валентина. Сосо, ты курочку помедленнее ешь... Сталин. Валентина! Ты помнишь, что мы работаем с текстом ми­стическим? (Терентию.) Да-да, мистическим. (Валентине.) Это не просто фраза — «курочку поешь»... Ты уже поняла, что в твое­го сына вселился бес...

Валентина: Вольдемар Аркадьевич, а когда я это поняла? Сталин. Великолепный актёрский вопрос! Твои уроки дерзости, Терентий? Да сегодня утром и поняла. Проснулась - и поняла. И теперь ты воспринимаешь эту курочку как волшебное зелье... Нет, не зелье... Как волшебную пищу. Потому что ты вложила в эту курочку всю свою любовь, всю свою надежду, Валентина! И ты предлагаешь сыну эту пищу в надежде, что он её съест, и бес исторгнется! И ты увидишь своего Сосо, своего любимого, своего прежнего Сосо! Валентина. Курочку...

Сталин. Материнское отчаяние! Вкладывай больше материнско­го отчаяния, Валентина!

Валентина. Сосо, ты курочку помедленнее ешь... Сталин. Раздели фразу на две части. «Сосо, ты курочку» — это отчаяние. «Помедленнее ешь» — это уже надежда. На исцеление сына, Валентина.

Валентина. Сосо, ты курочку помедленнее ешь... Сталин. Надо ещё поработать.

Валентина. А у него (показывает на молодого Сталина) значит,

сразу бесподобно... (Намеревается заплакать.)

Сталин. Твоя задача посложнее, Валентина. И она усложняется

вот чем. Ты готова к усложнению задачи?

Валентина. Готова.

Сталин. Вот это «помедленнее» произнеси с обратным знаком. Понимаешь? На самом деле ты хочешь, чтобы он поскорее изгнал беса... Потому «помедленнее» в своей глубине означает «скорее, молю, скорее!». Понимаешь? Вкладывай в эту фразу диалектику, Валентина! Диалектику, Валентина! Валентина. Сосо, ты курочку помедленнее ешь... Сталин. Гениально!

Берия. Не слишком ли все это смело, Вольдемар Аркадьевич? Сталин. Снова решил пошутить, Лаврентий? Так и у меня для тебя шутка заготовлена.

Берия. Отнюдь не пошутить. Я опасаюсь, что в этой курице мо­гут заподозрить орла...

Сталин. Что за чушь? А даже если так, то что? Берия. Символ нашего государства... Сталин, получается, сжира­ет символ... Вольдемар Аркадьевич, я рад, что вы улыбаетесь. Но риски надо сознавать.

Сталин. Знаешь что, Лаврентий. Я не позволю никому! Никому! Вмешиваться в моё высказывание. Пусть ты прав. Но эта сцена определяет все, она даёт начало, тут мы видим, как из молодого человека начинает вылупляться монстр, чудовище... Я от этой сцены не откажусь. Ни за что. Даже если придёт полиция. Валентина (Берии). Прекрасно понимаю, как бы тебе хотелось, чтобы я вообще не играла в этом спектакле.

Хрущёв. Не надо так с Лаврентием. Его подозрительность полез­на. А если он совсем осатанеет — расстреляем! (Все, кроме Ста­лина и Терентия, смеются.)

Валентина. Я знаю, почему он мне мстит. Вольдемар Аркадье­вич, он меня домогался. Пьяный, грязно, подло домогался. Сталин. Лаврентий... Берия. Клевета! Валентина. Докажи!