Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича

Терентий. В каком восторге — он вопит.

Валентина. Достоинство-то надо сохранить.

Ленин. Да, сохраняет знатно.

Берия. О, без вины страдаю, без вины!

Пауза.

Терентий. Я, наверное, уйду. Валентина. Так двери все закрыты. Терентий. Вы пробовали их открыть?

Валентина. Мы знаем, что они закрыты. Хрущёв. Указ висит. Валентина. Я помогала составлять. Терентий. Что происходит?

Хрущёв. Нормальный рабочий процесс, что вы, собственно, воз­мущаетесь. Эти авторы... Написали для меня сцену? Вам говорил Вольдемар Аркадьевич, что я должен петь? Много и обильно? Вот и пишите. Времени навалом. Вольдемар Аркадьевич распо­рядился, чтобы вы спали на кухне, отдельно, не то, что мы — между столами.

Терентий. Берите любого персонажа и пойте. Хрущёв. А можно?

Терентий. Делайте что хотите. Мне уже все равно. Берия (за сценой). Вольдемар Аркадьевич! Молю! Хоть малень­кую роль... Прошу прощения за помутнение... Спасибо вам за за­точение...

Валентина. Вот это голос. Берия. Я искуплю! Я осознал!

Хрущёв. Настоящий дар. Сквозь такие стены проникает! Входит Вольдемар в полном сталинском облачении. Рядом — Бе­рия.

Сталин. Я его простил. Он обещал мне навести порядок среди вас.

Берия. Я оправдаю.

Сталин. Знаю.

Берия. Мой первый преданности жест: вот Валентина. Валентина. Что Валентина?

Берия. Мы все были уверены, что она любит только вас. Мы это чувство даже разделяли. А оказалось... (Раскрывает папку.) Мне только что прислали эти фото со второго этажа. Ребята классные, они давно хотели поработать. Я предлагаю там открыть тюрьму, надзиратели уже готовы. Уютную, с удобствами, не надо паники. Так вот: это наша Валя с гримёром. Видите... Накладывает, так сказать, грим... А это с кларнетистом... Видите... Мелодию пыта­ется извлечь... Эх, Валя, Валя...

Валентина. Не верьте, Вольдемар! Это монтаж! Я только вам... Сталин (рассматривает фото в папке). Роль матери из пьесы изымается. Юный Сталин в начале спектакля встречается с от­цом.

Молодой Сталин. С отцом это правильнее. Тогда появится рели­гиозный оттенок, на мой взгляд. Бунт против отца в высоком смысле. Не фрейдистском.

Сталин (обнимает Берию). И этот отец — перед вами. Терентий, не бледней, там и менять-то ничего не надо. Род женский на муж­ской...

Берия. Сменю. Проблема нулевая.

Сталин. А потому что текст универсальный. Великий текст. Чи­таю и рыдаю. У всех вино в бокалах?

Валентина. Вольдемар! Вы шутите про роль? Сталин. Нет больше Вольдемара. Распустились. Гримёры, клар­нетисты... Где ты кларнетиста тут нашла? Кто из вас играет на кларнете?

Берия. Выясним немедля.

Терентий (встаёт). Всё! Всё! Снимите фамилию с афиш! Ставь­те мой полный текст или снимайте мою фамилию с афиш... (Убе­гает.)

Сталин: Вы хоть знаете, как его фамилия? И я не помню. Тоже мне событие. Снять то, чего нет. (Кричит вслед.) Снимем, сни­мем, пропадай пропадом, идиот. Тупая бездарность. Такой текст любой из нас напишет. Да хоть ты, Никита. Хрущёв. А можно...

Сталин. Вот именно. Текст, где ты будешь петь — садись и пиши, у тебя вся ночь.

Берия. А как Терентий выйдет, если двери заперты? Сталин. Мне все равно. Он человек погибший. Он эмигрант. Он отщепенец. (Берия что-то шепчет ему на ухо.) Нет, не верю... (Грозит пальцем.) Лаврентий! Все роли хочешь сыграть? Жад­ность — это плохо. Давай, извинись перед всеми. Нехорошо сей­час мне в ухо шептал.

Берия. Простите меня, дорогие. Это не со зла, это от какого-то восторга. Вот чувствую — несёт, несёт, несёт... (Вдруг начинает петь большевистскую песню. Вступает Никита, в его пении

слышны религиозные ноты. Вдруг в молитвенных славословиях возникает имя Вольдемар, потом Иосиф, потом снова Вольде­мар. Режиссёр становится на стол. Все актёры поют настоя­щую церковную молитву во славу Иосифа.) Сталин. А было! Было и прекрасное в пьесе тупицы! Вот там, в финале... Помните... Когда вы просите друг друга расстрелять... А ну-ка!

Актёры начинают по очереди выкрикивать: Товарищ Сталин! Мы просим! Мы требуем!