Как мы не стали бандой

Родители часто спрашивали Стаса, почему к нему не ходят в гости ребята из школы и почему день рождения он предпочитает отмечать в кругу семьи. Он и сам не мог ответить. Так было начиная со средней школы и совсем не похоже на фильм «Чучело». Никаких конфликтов: довольно сплоченный класс был сам по себе, а Стас Линькович сам по себе. К тому же большинство были гуманитарии, кто-то собирался в МГИМО, кто-то в иняз. Алгебру с геометрией почти поголовно все списывали у Стаса. Это укрепляло скепсис молодого Линьковича — что за люди, которые не могут простой задачи решить.

Но чтобы не грузить этим родителей, и особенно Альбину Несторовну, он рассказал совсем недавний случай.

Перестройка набирала обороты, отношения с США лучшали день ото дня, и в их английскую спецшколу привезли для общения несколько американских подростков. Иван Георгиевич сначала предложил Стасу поинтересоваться, не служил ли кто из родителей их гостей в армии, а главное где. Мать цыкнула и велела сыну надеть не школьную форму, а костюм. За неформальный вид директриса Стасу ожидаемо накостыляла. В ходе беседы, в которой Линькович, хорошо знавший язык, почти солировал, случилось неожиданное. Один из гостей достал из кармана жвачку и кинул себе одну пластинку в рот. Кто-то из хозяев протянул руку с просьбой. Американец, на свою беду, угостил просящего, и тут потянулись все руки, какие были в помещении. Кроме Стаса. Он знал, что жвачка, пусть даже настоящая американская, никому тут в новинку не была, все-таки спецшкола, тут было что-то другое, чему он не умел найти определения.

Зато родителям он так живо описал дрожащие от жадности руки, что они согласились — «тут рыбы нет». Отец пообещал, что в институте люди будут поинтересней, да «своих дачных не забывай». А чего тут Диму не забывать, когда, как ни ткни, он никуда и ничего не хочет.

— А ты правда хочешь стать инженером? — неожиданно спросил Стас.

Только начавший засыпать Дима удивленно приподнял голову от подушки.

— Не бойся, мы пойдем завтра подавать документы, поступим и учиться будем, но вот только какой из меня инженер? — Линькович продолжал: — Экономика, вот в чем теперь главная и основная штука, она больше не будет такой, какой была при Брежневе, и кооперативы скоро будут не только варенкой и сгущенкой торговать. А новой экономике нужны будут новые люди, с незагаженным мышлением, — Стас произнес это слово по-горбачевски с ударением на первом слоге. — И вот надо попасть в их число, а для этого надо учиться и не только задачки решать, вот так-то, Ян.

Дима фыркнул, услышав старое дачное прозвище. Его так дразнили за то, что больше других общался с Яной, которая жила на соседней улице.

Стас говорил не своими, а отцовскими словами.

Неделю назад у них были гости. Линькович-старший, подпив, разглагольствовал о перспективах, которые открывает перестройка и кооперативное движение.

— Поймите, настает наше время, время людей, которые знают цену и брежневским речам, и социалистической экономике. Мы знаем, как было устроено, и знаем, как его наладить по-настоящему. Надо только научиться торговать и объяснить партаппарату, что его контроль за экономикой излишен и вреден.

Гости одобрительно кивали и начинали спорить — кто-то был за Горбачева, а кто-то хвалил Ельцина. Обсуждали XIX партконференцию, Ивана Георгиевича чуть на нее не выдвинули делегатом, потом что-то в ЦК переиграли. Но даже сам факт обсуждения кандидатуры уже являлся безусловным карьерным достижением.

Когда гости разошлись, Стас пошел спрашивать непонятое. Отец с готовностью объяснил, что люди их уровня живут в Америке, да и в других местах, совсем по-другому и то, что у них сейчас, — слезы. Мешают жить по-человечески пердуны, как старые, которых, к счастью, чуть подвинули, так и молодые, которые работать не умеют, а только балаболят. А будущее за технократами. Такими как отец и его друзья.

Тут Иван Георгиевич как раз и подарил сыну на окончание школы часы, а когда мать, заглянувшая умилиться семейной идиллии, охнула про цену подарка, Линькович-старший громко засмеялся: «У меня их целая коробка, японец привез их чемодан. Это что-то вроде шариковой ручки, на сувениры, вот такая колея с буреломом».

Японские часики пропикали в шесть утра подъем, но, утомленные портвейном, Стас и Дима этого не услышали. А старый будильник, который поставил отец, тоже почему-то не сработал.

Проспали все.

Линькович-старший нервно позвонил куда-то и велел ребятам поспешить, потом еще раз перезвонил и как-то расслабился.

— В общем, Стас, я с вами уже не успеваю, так что поедете сами. Найдешь Звягина Михаила Геннадьевича и представишься ему, он вами займется, давайте, удачи. Дима, не кисни. Что, Стас, голова болит и сухо в горле — это, сынок, и называется похмелье, не спеши водить с ним близкое знакомство.

Никакого Михаила Геннадьевича в приемной комиссии не нашлось. То есть в принципе он был, но с утра в воскресенье искать его оказалось бессмысленно.

— Он тоже футбол смотрел, — попробовал пошутить Стас.