Как мы пишем. Писатели о литературе, о времени, о себе [Сборник]

Эта профессия меня и кормит. И я занимаюсь ею не без удовольствия, чувствуя себя массовиком-затейником или проектировщиком увеселительных аттракционов, но отдаю себе отчет в приоритетах: это не область полноценного и самостоятельного художественного творчества. Уже потому, что не все зависит от тебя и слишком нацелено на потребителя. Сценарист, приговариваю я, это тот коврик перед входом в кино, о который все вытирают ноги. Конечно, преувеличение, но не фантастическое. Наиболее интересные мои проекты и сценарии не реализованы, не сняты, они опасно авторские. Массовое кино и ТВ этого не любят, а режиссеры альтернативного кино, артхауса сами себе авторы.

Я использовал одну профессию для продвижение другой: книги «День денег», «Я – не я», «Синдром феникса», пьеса «Клинч» стали фильмами или телефильмами, но это все же иные измерения. Как ни крути, кино и сериалы, даже самые хорошие, – пища для ума полупрожеванная, процесс смотрения намного пассивней и ленивей, чем процесс чтения. Знаю, что есть другие мнения, спорить не буду.

Я человек все же больше слуха, чем зрения, притом что зрение дает, говорят, 90 процентов информации. Но дело не в количестве информации, а в том, что выбираешь для себя. Мне интересно, как говорят люди, я люблю слушать и передавать это, изменяя и фантазируя. Авторский текст в моей прозе часто слова одного из участников диалога или комментирующего персонажа.

Но без него обходиться скучно, это обедняет, поэтому главной моей любовью остается то, что прозаически называют прозой. Там для меня больше всего возможностей, там все в моих руках, в плохом и хорошем повинен я, а не театр, кино или телевидение, не режиссеры, актеры и прочие замечательные люди.

Само собой, выработались какие-то принципы. Вернее, выявились – принципы не вырабатывают. Оказалось, например, что я не люблю стилистических излишеств, кучерявости, с подозрением отношусь к обильным метафорам, мне не нравится, когда текст хвалится собой и этим мешает себе же.

При всем интересе к постмодерну и фантастическим элементам (не к фантастике и фэнтези – равнодушен) я все же реалист, мне интересны характеры. О. Маховская, известный социопсихолог, великодушно и меня записала в социопсихологи, я не протестую.

Но если раньше я торопился написать историю того или иного человека и даже говорил, что пишу не словами, а людьми, то теперь к словам отношусь вдумчивей и внимательней, чему свидетельство недавняя книга «Неизвестность», где работа с разными языковыми формами откровенно видна.

Выяснилось, не без подсказки исследователей, в частности С. Костырко и А. Сафроновой, что главная моя тема – выбор. Нравственный выбор, как сказали бы критики и литературоведы в советское время, но сейчас так выражаться неприлично. Не в тренде это. Я вообще не в тренде, не в моде, у меня достаточно ограниченный круг читателей, но они мои, и я их люблю. Придут ли читатели потом? – не знаю. Когда-то говаривали: «Прочтут и поймут через годы». Сейчас я в этом не уверен. Иногда печально кажется – если не прочли сегодня, не прочтут уже никогда.

Я стараюсь писать коротко. Для заметок в сетевых журналах изобрел жанр «стослов», для рифмованных упражнений – «12 строк». Мне вообще нравятся формальные ограничения, правила. Вглубь копать интересней, чем вширь. Можешь наткнуться на воду, на древнюю монету, кость доисторического животного. А вскопка вширь хороша для посадки картошки. Что тоже нужно. Поэтому у меня такие обширные сериальные плантации.

К слову, многие современные книги безобразно длинны. Или такими кажутся. Фолианты XIX века тоже объемисты (как авторы пером уписывали эти километры строк – не представляю!), но там в тексте постоянно сюрпризы и неожиданности – сюжета, линии героя, мысли автора, сейчас тексты часто очень концептуальны. После 10–20 страниц догадываешься, в чем концепт, и становится скучно. Ты уже все понял, а автор продолжает и продолжает.

Главное – удивлять себя. Пока ты еще хочешь удивить себя и можешь это сделать, ты творчески жив. Самое унылое – написать еще один роман. Это превращается в бесконечный стендап, монолог, иногда в лицах, иногда безликий. Правда, публике нравится, важнейшее свойство потребителя: он хочет того же, что было вчера. Можно в новой паковке, но с тем же вкусом.

Вернусь к тому, с чего начал: если я чем и выделяюсь среди пишущих современников, то своей многостаночностью. И царь, и царевич, и сапожник, и портной, а заодно академик, герой, мореплаватель и плотник. Я не хвастаюсь или хвастаюсь только отчасти, это – факт. Безотносительно к качеству, не мне судить.

Возможно, все идет от ролевой природы, я ведь когда-то хотел стать актером, поступить в соответствующее учебное заведение. Играть. Перевоплощаться. Слава богу, что не поступил и не стал. Играю и перевоплощаюсь иначе.