Как мы пишем. Писатели о литературе, о времени, о себе [Сборник]

Второй заход на позиции литературы произошёл, когда мне было десять. Вместе с отцом мы оказались на экскурсии в Ясной Поляне. Экскурсии, кстати, тоже были дефицитом. Получается, оба моих первых литературных опыта стоят на двух столпах: позднесоветский дефицит и Лев Николаевич.

Из той экскурсии я запомнил лишь одно – необъятные книжные шкафы и ряды коричневых переплётов с золотым тиснением. Любуясь этой роскошью, я услышал слова экскурсовода о том, что хозяин усадьбы вёл дневник.

В моей голове, которая к тому времени стала чуть поменьше по отношению к остальному телу, произошёл контакт. Я понял: если хочешь такие шкафы, веди дневник.

Вернувшись тем же вечером домой, я потребовал блокнот. Родители выделили мне пачку листов, и я тотчас взялся за ведение записей. Описал впечатления дня, нарисовал по памяти могилу Толстого. Это был апрель девяностого года, дневник сохранился.

С тех пор я время от времени обращался к нему. Описывал свои любовные страдания; вдохновившись опытом Леонардо, зарисовывал механизмы летательных машин, рассуждал о несправедливом устройстве бытия, философствовал. В первых заграничных поездках записывал всё удивительное, чтобы не забыть. На этот раз я внял совету мамы, именно она посоветовала вести записи в поездках.

Немалую роль сыграла неважная память – я до сих пор часто пишу именно потому, что не хочу забывать. Именно нежелание полагаться на память заставило меня ранним морозным утром понедельника двадцатого декабря девяносто девятого года записать всё увиденное за минувший день. Накануне, в воскресенье, я работал наблюдателем на выборах. Пережитое показалось мне настолько живописным, что я просто не мог не записать.

К тому времени у меня сформировалось ещё одно свойство, развившееся в годы увлечения рисованием, – желание поделиться красотой, чтобы переживать снова и снова. Переживать и делиться переживаниями.

К тому воскресному выборному дню я уже привык таскать с собой блокнот, куда вписывал или зарисовывал всё, что нравится. И вдруг оказалось, что мои впечатления от выборов собрались во вполне себе рассказ. С тех пор я стал замечать, что всё чаще мои записи походят на короткие, но рассказы.

Очень важным для меня было рисование. Лет до шестнадцати-семнадцати я полагал, что свяжу жизнь с изобразительным искусством. Окончил художественную школу, много и увлечённо работал. Я и сейчас занимаюсь живописью и графикой, их воздействие на меня очень высоко.

Но есть и одна сугубо прикладная деталь, повлиявшая на мой темперамент.

Мне было десять, когда я увлёкся изобразительным искусством. Я сразу взялся за дело широко и темпераментно; зная о существовании техники масляной живописи, я с неё и начал. Академическое воспитание подводит людей к «маслу» медленно и нудно. Через горнило карандашной штриховки, сквозь бесконечные, становящиеся ненавистными слои акварели. Я же ничего такого не знал и просто начал фигачить маслом по картону и оргалиту. И то и другое я находил на помойках: оргалит возле мебельного магазина, на картон пускал огромные сигаретные упаковки.

Это были времена упомянутого дефицита, краски то появлялись на прилавках, то исчезали, и родители, увидев моё увлечение, подошли к вопросу практично. Помню, мы с мамой поехали в отдалённый художественный салон в Строгине, в котором в связи с его географическим положением краски водились. Что сделала мама? Она не стала размениваться на тюбики и купила мне краски в литровых банках.

Я был темпераментным ребёнком, работал здоровенной кистью, широкими, разумеется, мазками. Наличие неисчерпаемых запасов материалов меня окончательно раскрепостило. Я понял, мне можно всё. С тех пор многое в моей жизни менялось, однако магистральное ощущение свободы, обретённое тогда, всегда со мной.

Первый кружок рисования я нашёл сам, затем подключились родители. Последовавший долгий период обучения помогает осознать счастье того, что в литературе я самоучка, – избавиться от влияния учителей чрезвычайно сложно.

Важным фактором возникновения интереса к сочинительству стал распространённый детско-подростковый аттракцион моего детства – пересказ фильмов. По телевизору ничего интересного не показывали, репертуар кинотеатров был весьма скуп, видеомагнитофоны имелись не у всех, на видеосалоны требовались деньги, а вот пересказы были совершенно бесплатны.

У костра на дачах собирались дети, и какой-нибудь мальчик пересказывал в лицах «Терминатора» или «Чужого». Надо отдать должное тогдашним рассказчикам, посмотрев эти фильмы спустя годы, я не увидел ничего нового, а местами даже немного разочаровался – в пересказе некоторые сцены были круче.

Будучи слушателем на таких «киносеансах», я вскоре захотел собственной славы. А где её взять, если видика нет?

И я сочинил фильм.

Это был фантастический боевик про зловещих инопланетян, гигантских пауков и пещеру с таинственной слизью. Главными героями были мальчик и девочка, которые побеждают всю эту гнусь.