Как мы пишем. Писатели о литературе, о времени, о себе [Сборник]

В заключение немного быта, это же интересно, так в книге персонаж становится зримым и осязаемым, когда узнаешь его привычки и повадки. Гигиенические манипуляции Чичикова, например, говорят о нем больше, чем его мыслительный процесс, которого, кстати, почти и нет – все в словах и поступках, все слышно и видно. Некую философию Гоголь и ему, и другим попытался всучить во втором томе, на чем и погорел. Вернее, рукопись погорела. Если вообще была.

Итак.

Я встаю в шесть утра. Выхожу из дома, где живу с семьей, отправляюсь к дому напротив, где снимаю квартирку для работы. Там никаких отвлечений – ни телевизора, ни обыденных разговоров, никаких телефонных бесед. Из еды только чайник. С семи до часа я работаю. Это много. Для концентрированной умственной работы шести часов вполне хватает. Иногда отвлекаюсь на фейсбук. Это как на завалинке посидеть, соседей послушать, самому что-то сказать, перекурить. И опять за работу. Потом обед и ровно час сна. Привычка последних тридцати лет. После этого начинается как бы второй день. Мне надо быть в форме, я катаюсь зимой на коньках и на лыжах – рядом парк с катком, чуть дальше лес Тимирязевской академии, летом на роликах, на велосипеде. Ключевое слово – кататься. Не ходить, не ездить и не бегать. И не заниматься на тренажерах. Физическая нагрузка должна сочетаться с удовольствием, иначе никакой пользы. В детстве я любил все игровое – хоккей, футбол, волейбол, настольный теннис. Играл бы и сейчас, да не с кем и негде. Или ехать через полгорода, жаль времени. К вечеру я возвращаюсь в семью, гуляю или играю с младшей дочерью Агатой, первоклассницей. А потом читаю, смотрю кино, общаюсь с людьми, времени остается достаточно. Никогда не работаю вечером и ночью, организм не хочет.

Полгода я пашу для кино и телевидения. На заработанные деньги покупаю самое дорогое, что есть на свете, – время. Сижу и пишу, что вздумается, отказываясь от всех предложений. Правда, приступы бывают и в периоды сценарной работы. Влетает в голову идея, образ, мысль, бросишь все, забудешь о дедлайнах, то есть сроках сдачи, и даешь волю прихлынувшим словам.

Я называю это – прогуливать.

И этот текст в каком-то смысле прогул. Выбился из ритма, вышел на улицу, идешь, в голове легко летают, как снежинки, мысли и воспоминания, а вокруг мороз и солнце, и ты вдруг чувствуешь себя незаслуженно счастливым, несмотря на все печали, возраст и болячки. Просто так, ни с чего. Вернее, с того, что живешь.

Александр Снегирёв. «Звёздная дыра»

Писать я начинал три раза. Два первых, как бы это ни показалось притянуто за уши, связаны со Львом Толстым.

Когда мне было четыре, мама раздобыла для меня красные шерстяные штаны. В стране был дефицит, штаны достались от другого мальчика.

Я закатил истерику и категорически отказался надевать красное в детский сад. Мужчина не может носить одежду столь вызывающего цвета.

Мама назвала меня засранцем, а папа достал с полки книжку и показал мне одну из картинок. Увиденное заставило меня изменить мнение о красных штанах. Я натянул их и весной категорически отказался снимать.

Что же было изображено на той картинке?

Марокканский зуав в синем кителе и красных шароварах. Зуавы входили в состав французской армии, воевавшей в Крыму.

О самой книжке вы уже наверняка догадались. Это были «Севастопольские рассказы».

Отец решил развить успех. Вскоре он спросил, не находил ли я чего нового в своём ящике с игрушками?

Поняв намёк, я бросился рыться в фанерном ящике. В те времена в таких хранили слесарные инструменты, в моём же обитал крокодил без лапы, машинка без колеса и прочая игральная рухлядь. Среди этих сокровищ я и обнаружил письмо.

Самое настоящее, сложенное треугольником.

Мой отец родился до войны, и с детства я знаю, что письма можно не только отправлять в конвертах, но и складывать треугольником.

Понимая, что получил письмо, и не будучи способен прочитать его, я понёс находку отцу.

Кстати, само по себе появление письма в ящике с игрушками меня нисколько не удивило.

Отец тоже бровью не повёл и вызвался помочь разобрать написанное, а заодно прояснить, кто же это письмо отправил.

Надо ли говорить, что автором у послания оказался тот же, что и у книжки с картинками, командир артиллерийской батареи граф Лев Толстой.

Сразу должен признаться, что и это меня нисколько не удивило. Имя графа ничего мне не сообщало, более того – меня совершенно не тронул сам факт получения письма от автора книги. Как всё-таки легко в маленькой детской голове уживаются совершенно разные миры. Впрочем, насчёт маленькой я погорячился. Голова у меня была великовата, папа даже опасался, что я – рахит.

К сожалению, я не помню текст этого первого письма и других, за ним последовавших, в моих многочисленных переездах переписка не сохранилась. Помню лишь, что я загорелся желанием ответить Толстому и для этого вынужден был освоить буквы. Мой отец затеял игру, чтобы обучить меня чтению и письму, но невольно превратил для меня сам процесс писания в таинство, и ощущение это с тех пор не покидает меня ни на минуту.