Как мы жили в СССР

Впрочем, вряд ли это была ее вина. Скорее – беда. Рядовой врач, трудившийся в поликлинике, был перегружен работой и не имел возможности серьезно повысить свою квалификацию. Причем большая доля нагрузки приходилась не столько на лечение, сколько на хождение по домам заболевших граждан и оформление бюллетеней, позволявших пациенту пропустить несколько рабочих дней, не нарушая дисциплину труда. Например, мои детские простуды имели стандартный механизм лечения и не требовали визита врача. Но мама вынуждена была его вызывать на дом для получения справки о том, что я могу не ходить в школу. Та же проблема сохранялась и при учебе в университете. Лишь выйдя на работу и став преподавателем, я начал экономить советской медицине время и силы, поскольку при недомогании просто звонил коллегам и просил подменить меня на занятиях со студентами (а они при необходимости звонили мне).

Советская медицина имела все признаки экономики советского типа и была ориентирована на щедрое использование ресурсов, порождавшее в конечном счете дефицит. В СССР гордились большим (и постоянно увеличивавшимся) количеством больничных коек. Однако потребность в строительстве все новых и новых медицинских корпусов была весьма спорной. Пациента всегда без особых проблем принимали в стационар, но не всегда ясно было, что ему там делать.

Наверное, система здравоохранения хорошо работала где-то на заре советской власти, когда изможденные тяжким трудом и отвратительным бытом пролетарии, ложась в больницу, получали чистую койку в хорошо отапливаемом помещении и регулярное питание. Проведя две-три недели в таком месте, они отъедались, отсыпались, расслаблялись за игрой в домино с соседями по палате и в целом становились здоровее вне зависимости от качества медицины как таковой. Тот, кто имел возможность после больничного лечения попасть в какой-нибудь загородный санаторий, гулял на природе и занимался подвижными играми на свежем воздухе. Чем дольше трудящиеся отдыхали в больнично-санаторных условиях, тем лучше обстояло дело с их здоровьем. Но в 1970‑х старая экстенсивная система пребывания в стационаре уже потеряла свой смысл. При всех описанных в этой книге минусах советской хозяйственной системы проблем с койкой, отоплением и калорийностью питания у граждан, как правило, не было. Дома они это всё имели. Вряд ли следовало переводить их на долгий срок из дома в больницу, где они подвергались неторопливому лечению, получая по паре таблеток и одному уколу в день. Но при плановом государственном финансировании системы здравоохранения врачи абсолютно не были заинтересованы поскорее вылечить и выписать пациента. Больницы нередко становились местом регулярного пребывания большого числа старичков, чья пенсия тем временем копилась на сберкнижке. При таком подходе «спрос на лечение» все время обгонял «предложение». Сколько ни строй больниц – все будет мало. А потому многоместные палаты переполнялись пациентами, и тех, кто туда не влезал, временно размещали в коридорах.

Как-то раз в середине 1980‑х я лежал подобным образом в коридоре одной из ленинградских больниц, дожидаясь, пока освободится койка в палате. Врачи так и не вылечили меня от болезни, и я научился с ней справляться лишь в 1990‑х, когда на российский рынок медикаментов поступили современные западные препараты. А тогда без толку провел в стационаре пару недель, скрашенных лишь тем, что в соседнем отделении обнаружился замечательный историк Николай Преображенский, с которым мы часами гуляли по длинным больничным коридорам, ведя интеллектуальные беседы о судьбах России.

Впрочем, неэффективное расходование средств на создание бесчисленного количества ненужных койко-мест в советских больницах было совсем не таким безобидным делом, как могло показаться пациентам. Деньги, потраченные в одном месте, уже не могли быть, естественно, потрачены в другом. Сотрудник международного коммунистического журнала «Проблемы мира и социализма» вспоминал, как, скажем, шведские левые (именно левые!) ругали советских авторов за то, что их «хвастливые ссылки на достигнутые в СССР успехи в охране материнства и детства выглядят по меньшей мере смешно в сравнении с тем, что достигнуто в этой области в Скандинавии» [Степанов 2000: 212].

А вот выдержка из печальных воспоминаний инвалида Тамары Черемновой, выросшей в психоневрологическом интернате, среди людей, которые часто не могли сами о себе позаботиться. Время от времени