Как мы жили в СССР

Косыгинская реформа притормозила не только по экономическим, но и по политическим мотивам. В Чехословакии в 1968 году похожие реформаторские процессы привели к Пражской весне. Такого поворота событий опасались все советские лидеры, включая Косыгина. Но, как показывает венгерский опыт 1970‑х, стремление общества к политической либерализации, сопутствующее экономическим реформам, не обязательно реализуется на практике. Если лидеры Пражской весны готовы были, сказав «А», сказать и «Б», то венгерский лидер Янош Кадар отделил экономику от политики и притормозил либерализацию политической сферы до второй половины 1980‑х, когда на фоне горбачевской перестройки уже затрещала вся политическая система Центральной и Восточной Европы. Наверняка Брежнев с Косыгиным и Андроповым были бы в политическом торможении не менее эффективны, чем Кадар, а потому могли себе позволить некоторое экономическое продвижение. Но они предпочли перестраховаться.

В итоге Косыгину приходилось руководить советской экономикой и распределять дефицитные ресурсы, используя все те инструменты бюрократического торга, от которых реформа, по идее, должна была нас увести. Вот весьма характерный пример того, как действовал Алексей Николаевич и как действовали сотни его подчиненных на нижних уровнях управления экономикой. Однажды, в начале 1968 года, Косыгин приехал в Западную Сибирь, чтобы лично посмотреть, как идет процесс нефтяных разработок, которому он уделял огромное внимание. Встречал его директор Усть-Балыкской конторы бурения Александр Филимонов:

Впереди – овраг. Филимонов берет Косыгина под ручку, чтобы тот ненароком не поскользнулся (в ботинках все-таки, не в унтах), и думает: «Ну где же фотографы? Единственный раз в жизни под руку с премьер-министром!» А вслух говорит: «Нам бы побольше таких вот бульдозеров ДЭТ-250, они очень хорошо зарекомендовали себя в наших болотах». Косыгин отвечает, что их производится всего 50 штук в год, но обещает помочь. Потом Филимонов просит помочь с мебелью, желательно импортной. Косыгин говорит: «Дайте миллион тонн нефти, мы ее продадим и купим вам мебель». Так и «сторговались» [Трапезников 2007: 247].

Прямо как в известном торге Остапа Бендера с монтером Мечниковым: утром нефть – вечером стулья. Подобным образом делил Алексей Николаевич бульдозеры с мебелью, предоставляя несколько больше дефицитных благ тем, кто имел доступ к его «ручке», и несколько меньше тем, кто не имел.

Косыгин очень старался сделать как лучше. Пока Брежнев ездил на Запад «за разрядкой», Косыгин ездил в Сибирь за нефтью. Однажды даже уши отморозил [Байбаков 1981: 287]. Преобразованиями же после 1968 года он уже не занимался. Апатия его под занавес дошла до того, что на одном из заседаний политбюро конца 1970‑х он был подвергнут критике даже главой Госплана Николаем Байбаковым, прекрасно видевшим, куда катится экономика [Гришин 1996: 40]. Но такие конфликты, развивавшиеся по принципу «Милые бранятся – только тешатся», уже ни на что не могли повлиять. От реформаторских экспериментов отказались на двадцать лет. Вплоть до начала горбачевской перестройки.

Второй кинозал

Во «Втором кинозале» мы будем смотреть фильмы, которые уже в полной мере можно назвать фильмами моей эпохи. Это кино так или иначе формировало подрастающее поколение семидесятников. Те, кто постарше, смотрели его в момент первого появления на экранах. Те, кто помоложе (вроде меня), впоследствии догоняли старших, сталкиваясь с киношедеврами рубежа 1960–1970‑х годов уже на исходе «долгих семидесятых». Не столь важно, когда мы смотрели эти фильмы. Важно то, что они во многом определили характер нашей молодости.

«Доживем до понедельника» (1968)