Как мы жили в СССР

Если предыдущие размышления этого «Второго кинозала» были в той или иной степени о поколенческом кино, то «Монолог» – шедевр для индивидуального восприятия. Не уверен даже, что многие мои ровесники помнят этот фильм. Главный герой – профессор Сретенский – не покончил с собой от отсутствия любви, но и не смог преодолеть стену, возникшую между ним и внешним миром. Он стал выстраивать собственный комфортный мир без любви. Мир – монолог, в которым ты говоришь только сам с собой и не реагируешь на реплики окружающих. Мир, бюрократически расписанный и максимально закрытый от всех внешних раздражителей – как от близких людей, так и от серьезных научных прорывов.

Выяснилось, кстати, что именно так становятся академиками. Одновременно выяснилось, впрочем, что внешний мир с раздражителями не оставит тебя в покое и будет постоянно вторгаться в бюрократически выстроенную жизнь, как вторгается раздражителем в спокойную размеренность фильма нервная музыка Олега Каравайчука. И еще выяснилось, что любовь все-таки есть, и появляется она неожиданно, когда, казалось бы, уже ниоткуда ее не ждешь.

Думается, многие люди живут именно так. Но искусство обычно боится копнуть эту глубину, предпочитая поверхностность любви. Авербах копнул и оставил нам фильм, над которым можно долго размышлять, предлагая разные интерпретации – в том числе непохожие на ту, что я здесь дал. Мне кажется, «Монолог» столь велик и представлял собой столь уникальное прозрение, что больше ничего сопоставимого с этим Авербах не снял. И очень рано умер… Хотя и здесь возможны интерпретации.

«Солярис» (1972)

Этот фильм можно интерпретировать по-разному. Наверное, он и о взаимной любви двух людей, и о любви человека к родному дому, и о способности совести будоражить нашу душу, и об опасности прорыва в новое, неизвестное, несущее с собой совершенно неожиданные проблемы (как говорят сегодня, «черного лебедя»). В фильмах Андрея Тарковского все неоднозначно. В них обязательно содержится множество пластов. Но, думается, по мере нашего продвижения вперед, в XXI век, на первый план стал выходить иной аспект «Соляриса». Проблема понимания. Проблема нашей способности обнаружить человеческое в том, что поначалу кажется нечеловеческим. Обнаружить, осмыслить, понять и принять.

Ведь героиня фильма биологически и химически вовсе не человек. Принять ее как человека невозможно, если строго следовать «букве» науки. Но вместе с героем мы постепенно учимся принимать ее, поскольку в каком-то высшем, сверхнаучном смысле она, бесспорно, проявляет себя человеком. Даже более человеком, чем человек с правильной формулой крови и строением клеток. И мы начинаем ощущать ее как настоящего человека. Мы преодолеваем формальный наукообразный барьер, отделяющий человеческое от нечеловеческого.

Можно было бы, наверное, снять еще один фильм о том, что этнические или расовые различия не должны разделять людей, поскольку с любым цветом кожи и любой формой скул мы являемся людьми. Можно было бы снять новаторский для той эпохи фильм о способности видеть человека в человеке вне зависимости, скажем, от его сексуальной ориентации. Но Тарковский возвел проблему на высший уровень, не случайно заложив в основу фильма именно фантастический роман. Режиссер максимизировал нечеловеческое до предела. До того уровня, когда любой здравомыслящий наблюдатель (типа хладнокровного ученого Сарториуса) скажет, что здесь, мол, и искать нечего. Но одновременно режиссер максимизировал до предела человеческое. До того уровня, когда, сопереживая героям фильма, мы приходим к выводу, что человеческое здесь есть: двух мнений быть не может. Есть женская красота, есть глубина чувств, есть способность любви, есть трагическое восприятие человеческого существования. Есть все то, что мы ценим в жизни. Так при чем же здесь биологическое и химическое устройство? При чем здесь формула крови или строение клеток, из которых соткано тело?

Несколько раз посмотрев «Солярис» и продвигаясь от поверхностных трактовок к сущностным, я все чаще думал о том, как много разного в людях, которые меня окружают, и как много сближающего нас есть в разных людях. Жизнь наша – это продвижение от детских впечатлений о том, что все мы одинаковы и близки друг другу, ко взрослым, научным представлениям о том, что мы не близки и даже разделены непреодолимой стеной. А от этого представления мы можем, наверное, взойти до сверхнаучного ощущения всеобщей близости, до ощущения проникаемости всех барьеров.

Можем взойти… Но можем и не взойти. Это будет зависеть от нашей способности проделать ту душевную работу, которую проделал герой Тарковского.

«Звезда пленительного счастья» (1975)