Как начать разбираться в архитектуре

При этом творчество Маульберча – не просто барокко, а барокко австрийское. Он выученик и преподаватель Венской Академии художеств. В католической Австрии вплоть до XX в., т. е. до очень позднего времени, сохранялось ощущение идейно-нравственного единства всей культуры как целостности. Если мы посмотрим на австрийскую поэзию или музыку, то увидим, какие грандиозные произведения возникали благодаря способности воспринимать единство бытия. Гофмансталь и Грильпарцер – великие поэты, чьи произведения проникнуты мистическим духом, подспудно мифологичны, подразумевают возвышенный идеал, целостный, глубокий, не политизированный, чуждый всего внешнего, хотя эти и другие авторы пишут по-немецки и, конечно, не могут выйти из-под власти этого языка. Но тем ценнее их прорывы в область подсознательного и надличностного. Однако Гофмансталя и Грильпарцера мы сегодня, как правило, уже не читаем, зато читаем Райнера Марию Рильке, величайшего поэта, сумевшего в своем творчестве подвести итог развитию человечества до Первой мировой войны. Рильке – австриец. Моцарт и, между прочим, отчасти Сальери, долгое время живший в Вене и много сделавший для австрийской музыки, Шуберт, Гайдн, Малер, Иоганн Штраус (отец и сын), даже Шенберг – все это австрийские композиторы. Сметана и Лист – чешский и венгерский, но их страны входили в то время в состав Австро-Венгрии.

В австрийской культуре очень важно отношение к вещи – одновременно и как к чему-то конкретному, уникальному, и как к символу. Национальная культура Австрии насквозь театральна, и барочный театр – во многом театр католических религиозных орденов, опять-таки проникнутый христианским духом, – опять-таки абсолютная модель мира.

Некоторое время даже Венеция входила в состав Австро-Венгерской монархии. В те годы существовала система тиражирования произведений искусства – гравюры, исполнявшиеся со всех значительных живописных полотнах. Австрийская культура как культура многонационального государства отзывалась на все новое, была очень чутка и переимчива.

Вернемся к полотну Маульберча. Оно выстроено симметрично. Свет падает слева, и мы «читаем» картину слева направо, как принято в европейской традиции. Однако если мысленно прочертить композиционные линии, то можно увидеть, что они идут не только слева направо, но и сверху вниз, что усиливает драматизм восприятия сцены. Более того: свет идет слева, и, продолжая достраивать дальнейшее развитие сюжета, мы понимаем, что Юдифь с отрубленной головой и служанкой уйдет налево, туда, откуда свет, выйдя из палатки. Создается не один вектор движения, а два, и так Маульберч держит нас в напряжении.

Глядя слева направо, мы увидим тело Олоферна. Сначала поднятое колено левой ноги. Воспринимаем ли мы этот предмет как тело человека? Нет. Перед нами скорее туша с фламандского натюрморта. Однако если мы вглядимся, то увидим композиционную перекличку положения тела Олоферна и фигуры Юдифи, подчеркнутую почти параллельным расположением его торса и ее согнутой в колене левой ноги.

Далее увидим меч, лежащий непосредственно на гениталиях Олоферна. Кажется, однозначный ответ на вопрос, есть ли эротизм в этой сцене: его нет и не может быть, хотя платье Юдифи в беспорядке и мы можем предположить некую борьбу. В традициях всех народов меч – «чистое» оружие, в библейской традиции он связан с очищением, с карающей рукой Господа.

Далее – рука Юдифи.

Героиня держит меч в левой руке. Можно попытаться представить себя на ее месте: получится ли быстро перебросить меч из правой в левую руку, а отрубленную голову, соответственно, наоборот? Вряд ли: слишком много суеты, лишних движений, а момент очень напряженный, женщине надо делать все четко и быстро. Кровь льется потоком, значит, прошло, может быть, полминуты. Абсолютная расслабленность мертвого тела и абсолютная напряженность живого: Юдифь дана в движении. Она только что и очень быстро совершила должное. Обезглавленное тело сползает по ложу вниз.

Значит, скорее всего, Юдифь и отрубала голову врагу левой рукой.

Мог ли художник случайно сделать так, просто перепутав руки? Может быть, сам он был левшой? Конечно, такое вероятно, однако в очень небольшой степени: академические мастера XVIII в. рук не путали. Значит, он сделал это осознанно. Зачем?

В Библии мы читаем: «Возопили сыны Израилевы к Господу, и Господь воздвигнул им спасителя Аода, сына Геры, сына Иеминиева [Вениаминова], который был левша. И послали сыны Израилевы с ним дары Еглону, царю Моавитскому» (Судей 3:15). Еврейское слово, означающее «левша», в буквальном переводе – «с защемленной, изувеченной или связанной правой рукой». В Библии говорится, что в колене Вениамина «было семьсот человек отборных, которые были левши, и все сии, бросая из пращей камни в волос, не бросали мимо» (Судей 20:16). Скорее всего, их выбрали за то, что они были искусными воинами. Как говорят некоторые библеисты, быть левшой – значит свободно владеть как правой, так и левой рукой.